Игра на разных барабанах
Шрифт:
Всего лишь несколько фраз, довольно подробно описывающих персонаж, — и С. увидела высохшую, худую как щепка старуху с длинными костлявыми пальцами. Она была похожа на Барбару Картленд, может, потому, что, как и та, написала за свою жизнь десятки книг, которые принесли ей славу. Голубой шелк платьев Ульрики назойливо ассоциировался с обилием золотых украшений. С. почему-то подумала, что от такой женщины, наверное, пахнет сеном — нет нежнее аромата на свете.
Ульрика была фламандкой, особняк принадлежал ее семье испокон веков, но после бойни под Ипром утратил свое обаяние. Якобы земля там смердела трупами.
С. посмотрела на своего соседа, который вез на коленях — в корзинке — котенка, и подумала, что должна точно выяснить, о какой бойне идет речь. О Первой мировой войне и иприте? Судя по всему — да.
Прославленная Ульрика написала в
Увы, С. пришлось прерваться как раз в тот момент, когда на ближайшем вокзале в Байенне должны были встретить первого гостя. Ей понравилось, что за ним прислали машину из особняка. Как раз темно-синий «рено». Первым приехал тот самый — с лысиной, в мятых вельветовых брюках.
С. поднялась с сумками на четвертый этаж, вошла в квартиру. Открыла окно, впустив еще слабый, неуверенный запах весны. Краем глаза заметила несколько мелких мошек на листьях кротона, который без особого ущерба пережил зиму. Потом накормила кота, поставила воду для макарон и в ожидании, пока вода закипит, присела в кухне на табуретку и стала читать дальше.
Итак, фамилия первого гостя — Лонгфелло, он известный английский писатель, автор детективных романов. Измученный дальней дорогой, он думал только о том, как бы немного вздремнуть перед ужином. Однако, невзирая на усталость, с любопытством разглядывал печальные туманные пейзажи северной Франции, которые, по его мнению, особо благоприятствовали написанию сентиментальных ужастиков.
— А правда, что тут где-то поблизости английское военное кладбище? — спросил Лонгфелло у дюжего водителя, который на станции помог ему засунуть в багажник два больших чемодана, а теперь проникновенно поддакивал, всем телом повернувшись к пассажиру.
Машину занесло вправо, колеса проехали по обочине. Лонгфелло вскрикнул.
Водитель извинился и дальше всю дорогу молчал. По-прежнему ни слова не говоря, отнес чемоданы гостя наверх и показал отведенную ему комнату.
Когда Лонгфелло добрался до своей комнаты, закипела вода для макарон, и С. пришлось заняться обедом. И всё — о чтении теперь не могло быть и речи; дети вернулись из школы, зажгли свет, включили телевизор, потом появился муж — как всегда смурной и несчастный. С. вымыла посуду, достала гладильную доску и провела весь вечер за самым нудным на свете занятием. К книге она вернулась уже за полночь, когда муж заснул и жалобно посапывал, как маленький мальчик, которому взвалили на плечи весь мир.
Лонгфелло попросил принести чаю, распаковал вещи и внимательно обследовал комнату. Она была обставлена с какой-то северной аскетичностью: большая двуспальная кровать, рабочий стол, красивый старинный шкаф. Окно выходило в парк, залитый голубоватым сумеречным светом. Оранжево сияли осенние листья каштанов. Писатель был неприятно удивлен тем, что в комнате нет ванной — надо идти в самый конец длинного коридора. К чаю подали масляное печенье, аккуратно разложенное на фарфоровом блюде.
После минутного колебания С. встала и в темноте направилась на кухню. И конечно, не обнаружила в своем буфете масляного печенья. Впрочем, ее вполне удовлетворила пара засохших сырных палочек. Лонгфелло тем временем мечтал о стаканчике виски, но решил не спускаться в столовую до ужина.
А еще в тот вечер в особняк приехала Анна-Мария дю Лак. Хоть руки у нее и окоченели от холода, мадам дю Лак ловко подогнала свой открытый автомобиль к самому входу. Пока что С. знала о ней немного. В книгах дю Лак расследование всегда вели женщины — куда более проницательные, чем их коллеги-мужчины. Анна-Мария курила трубку и никогда не снимала затейливого головного убора, будь то фетровый шлем или замысловатая плетенка из рафии и птичьих перьев, из-под которой торчали прямые седые прядки. Похоже, мадам дю Лак была одной из умнейших женщин страны. Персонажи ее книг вели блистательные беседы. Как единственная женщина среди гостей, она получила комнату с ванной.
Вообразив себе эту светлую комнату
Утром ей не удалось прочитать ни страницы. На работу она ехала в метро в такой давке, что ей чуть не стало дурно. Толпа вынесла ее к выходу — прямо под сверкающий весенний дождик. Она бежала в контору через блестяще-мокрый перекресток и думала только о том, что сегодня предстоит сделать. От бега по скользкой улице расшатался каблук, и теперь приходилось на каждом шагу ставить ногу так, чтобы каблук не отвалился окончательно. А потом — шорох бумаг, безуспешные попытки прикрутить вентили калориферов, мигрень — голова поджаривается в сухом горячем воздухе, как кукурузный початок. Презентация новой программы кредитования. Прилипшая к потному телу белая вискозная блузка. Ей вспомнилась холодная голубизна шелка Ульрики, и она затосковала по Фландрии. Нет, сегодня спокойно почитать не удастся, они с мужем идут на ужин к знакомым, смотреть новый дом. В обеденный перерыв, когда все спустились в кафетерий или жевали по углам свои бутерброды, С. достала из сумочки книгу, заперлась в женском туалете и принялась читать.
Ужин был в восемь. Собрались уже все — Ульрика в голубом, с сигаретой, вставленной в невероятно длинный мундштук. Седая. Поблескивающая золотом. Уверенная в себе, властная, ироничная; язычок у нее острый как бритва. В нескольких фразах, посвященных ее описанию, где-то между строчек таился намек на скрытую жестокость. А может, С. это только почудилось. Лонгфелло, еще слегка заспанный, какой-то отсутствующий, ни старый, ни молодой — словом, англичанин, — в вельветовом пиджаке с кожаными заплатками на локтях. Фертильная (ах, как С. любила это определение: «фертильная», хоть и не понимала толком, что оно значит) Анна-Мария, худенькая и гибкая, в длинной белой плиссированной юбке и белом пуловере, ласково поздоровалась с хозяйкой, словно дочка с мамой — или, скорее, внучка с бабушкой? Она ослепительно улыбалась, беззастенчиво, во весь рот, словно говоря: «Смотрите, мне скрывать нечего!» И еще мсье Фрюхт — маленький, асимметричный, с угловатыми движениями. При взгляде на него невольно возникало желание отыскать следы какого-то скрытого увечья, и — правильно! — вы с разочарованием обнаруживали, что ничего такого нет и в помине. И наконец — а как же! — молодой темнокожий американец, красивый и стройный. Упоминалось, что близорукий Лонгфелло чуть не принял его за лакея. С этим Лу Как-Его-Там (английские фамилии всегда составляли проблему для С., которая не сильна была в иностранных языках) Ульрика познакомилась недавно. Она утверждала, что он пишет лучшие детективы в Америке и у него большое будущее. Воспользовавшись случаем, Ульрика пересказала содержание его последнего романа «Бог дерева»: старушенция в инвалидной коляске, старейшина рода, изобретательно убивает докучливых наследников с помощью сока ландыша, добавляемого в вечерний чай. Молодой человек, слушая комплименты, удовлетворенно улыбался. Подали закуски — овощи с гриля, а к ним — вино, марка которого С., разумеется, ничего не говорила. Хозяйка задавала тон беседе. Казалось, она держит всех в руках, как пачку салфеток.
Ну и еще с ними за столом была бессловесная фрейлейн Шацки, компаньонка Ульрики, ее секретарша, горничная и — наверняка — мальчик для битья. Особа за сорок, рыхлая и словно присыпанная пеплом — пончик, обваленный в сахарной пудре. Большой кружевной воротник отвлекал внимание от ее по-матерински заботливого лица. Когда к ней обращались, она вспыхивала, заливалась ярким, как малиновое желе, румянцем, но тут же увядала вновь. Ульрика была с ней весьма неприветлива.
Возвращаясь на метро домой и постоянно помня про каблук, С. узнала об игре в Убийцу. Ее это слегка удивило: вместо того чтобы вести светскую беседу о цели встречи, мировом будущем криминального романа или, например, о недобросовестности издателей и нерасторопности литагентов, они просто-напросто расселись на диванчиках в гостиной и стали играть. Это явно было сделано для того, чтобы дать читателю возможность присмотреться ко всем поближе. Уже должна завязаться интрига. В любой момент могут проклюнуться первые слабые, неоднозначные намеки. Теперь С. читала с особым вниманием. Будь у нее свободны руки, она их потерла бы от удовольствия — вот оно, начинается! Но руки были заняты. В левой книга, в правой — авоська с покупками. Краем глаза С. заметила, что рядом с ней сел мордатый мужик с доберманом на коротком поводке. Пес смотрел недружелюбно.