Игра нипочём
Шрифт:
– Оксана, ты где на праздники собираешься быть? – спросил генерал, когда они остались одни. – А то давай к нам. Людмила с тёщей фирменных пирогов сулились напечь. И Рекс котофею твоему личное приглашение посылал.
А ещё бы ему не послать, ведь хозяева того и другого много лет, ещё с Москвы, дружили семьями – два молодых, на подъёме, майора и их верные красавицы-жёны. Вместе работали, жили на разных этажах в одном и том же подъезде и почти каждый вечер сидели друг у дружки в гостях. Отношения сделались особенно трогательными и тёплыми, когда почти одновременно родились Сашка и Васька. Прогуливаясь с колясками, молодые родители на полном серьёзе предполагали – вот подрастут детки, поймут, что к чему, и мы их поженим.
Поженили, такую-то мать…
– И вот ещё что, Викторовна: дырявь-ка погон, – улыбнулся генерал. – Под третью звезду. Ну всё, давай работай иди. Готовься Панафидина подсекать.
– Благодарствую, товарищ генерал, – щёлкнула каблуками Варенцова. – Есть идти работать.
Объект на Аляске именовался HAARP, что по-русски расшифровывалось как «Проект активного исследования полярных сияний». Цивильное название, официальный сайт, обширная программа по изучению ионосферы… Вот только финансировали его почему-то военный флот США, воздушные силы и небезызвестное DARPA. [57] Лес антенн – триста шестьдесят башен по двадцать четыре метра каждая. Именно оттуда в шестьдесят первом году в ионосферу запулили чёртову уймищу медных иголок, и надо же – по очень странному совпадению на Аляске разразилось страшное землетрясение, а полпобережья Чили сползло в океан. К чему бы это, вот что интересно бы знать?.. И так ли неадекватны специалисты, которые утверждают, что мощности HAARP хватит разрушить озоновый слой и чувствительно наподдать магнитное поле земли, вплоть до смещения полюсов? Что в свою очередь приведёт к массовому безумию на планете и поставит под вопрос выживание человечества?..
Научным прародителем аляскинского проекта называли некоего Бернарда Эстлунда, безответственного последователя великого Тесла, не случайно прозванного в своё время «гениальным повелителем молний». Ходили упорные слухи, будто Эстлунд предоставил военным всё то, что сам Тесла от них очень тщательно прятал…
А если без мистики и околонаучной фантастики, вот вам документ 2002 года, в котором наша Госдума изобличает гнусных американцев. Правда, изобличения довольно бездарно увяли и были списаны общественностью как обычная думская болтология. А может, фокус был в том, что из-за океана прозрачно намекнули на наш такой же объект? На так называемую «Суру», в полутораста сотнях вёрст от Нижнего Новгорода?..
– Вот это прелесть! – восхитилась Варенцова и, не теряя времени даром, запросила базу данных на горе-экстремистов из «Флейты небес».
Организация оказалась ещё та. Корешки фанатизма тянулись в секту «Рифаи», прославившуюся убийствами, да не какими попало, а при помощи змей. Была
«Это к вопросу насчёт побеседовать по душам, – сообразила Варенцова, задумалась, потерла нижнюю губу. – Стало быть, американцы сами с длинными физиономиями над комплектом улыбающихся трупов. Так, так, так…»
В голове понемногу складывалась многоходовая комбинация, связывающая Панафидина, Наговицына, «Небесную флейту» и красную ртуть. Почти как в шахматах, только правил в этой игре не было. Всё на интуиции и со ставками далеко не из области спорта…
«„Рифаи“, хренов гадюшник. Совсем как тогда…» Варенцова вызвала машину и поехала в управление.– Здравия желаю, Оксана Викторовна!
Седов уже ждал с готовым материалом. Озадачь его конкретной работой, и в добротном результате можешь не сомневаться. Цены нет мужику.
– Привет, Петенька, – улыбнулась Варенцова. Устроилась в кресле и вытащила леденцы. – Ну, что накопал?
…Когда один отечественный литератор решил написать добротный шпионский роман и пришёл на Литейный за консультацией и благословением, ему честно сказали: пиши, родной, но учти – текст прочтём и, если ты вдруг случайно угадаешь хоть что-нибудь из наших реальных приёмов, попросим убрать… Понятно теперь, отчего Джеймса Бонда нам никогда не показывают в бесконечных раздумьях перед компьютером или кипой бумаг?..
– Интересная картина получается, Оксана Викторовна, – рассказывал Петя. – У американцев, оказывается, повышенный интерес к электромагнетизму, денег на него они ухлопали поболее, чем на атомную бомбу. В январе сорок третьего года умирает «повелитель молний», а в октябре того же года производится знаменитый «Филадельфийский эксперимент», то бишь проект «Рэйнбоу». На эсминце «Элдридж» поставили магнитные генераторы, чтобы их поле меняло направление пучка света и поглощало излучение локаторов, делая корабль невидимым для радаров врага. Ну, это согласно официальной версии. А на деле, если исходить из фактов, ставился эксперимент по вмешательству в течение времени. [58] Уж не построили ли чего по чертежам, найденным в бумагах гениального Тесла?.. Дальше – больше. Начиная с пятидесятых годов пошли эксперименты в Монток-Пойнте, на базе ВВС, и у истоков стоял не кто-нибудь, а Джон фон Нейман… [59]
Воронцова кивнула.
– Влияние на психику людей, на погоду планеты, – перечислял Петя, – коррекция её магнитного поля, вмешательство опять же во время… И всё это – на идеях Тесла, в частности, на его концепции «нулевой точки эфира» как центра вращения Вселенной. В восемьдесят третьем базу в Монтоке закрыли, и активность переместилась на Аляску, начался проект HAARP… И до сих пор идёт…
– Получается, – резюмировала Варенцова, – что наши заклинатели змей не воинствующие изуверы, а спасители и радетели человечества. Вот тебе и Аллах акбар. Может, и небоскрёбы в Нью-Йорке – лыко в ту же строку? А, Петя?
– По арабам, – зашуршал бумагами Седов. – Есть легенда, будто в стародавние времена из болота выползли змеи. Шипели, свивались в клубки, не давали правоверным прохода. Долго ли, коротко ли, позвали змеелова. Мудреца с дудочкой, да не простой, а волшебной… Откуда он взялся, не сказано, только подчёркнуто, что обрезанный. И только он собрался заклинать своей игрой змей, как один нехороший человек упёр у него то ли всю флейту, то ли нагубник. Стало мудрецу не до песен, а змеи всё ползли и ползли, совсем зажалили правоверных. И тогда из леса вышел кот, рыжий, огромный, свирепый, как пожар. И устроил гадам геноцид по полной программе, всех подавил, спас правоверных. А мудрец, у которого спёрли флейту, дал коту на счастье шесть монет. Одну положил на язык, другую на хвост и по одной – на каждую лапу. А за каждую из тех монет, говорят, можно попасть в рай…
– Вот это да. – У Варенцовой, совершенно спокойно слушавшей про апокалиптические эксперименты, в этом месте вдруг округлились глаза. Впрочем, она тут же вернула деловой тон: – Так, с американцами ясно. А что у нас? Насчёт догнать и перегнать?..
– Перегонять Америку нам нельзя, – улыбнулся Петя, – увидят наш голый зад… Слышала про эпопею по размагничиванию кораблей? Всё почти как у проклятых, и тоже не абы кто возглавлял – Крылов, Иоффе, Курчатов… Так вот, размагничивание – это официально, а на деле «Элдриджей» у нас была чуть не эскадра, вот тут они перечислены. Следующим этапом куда-то запичужили бронепоезд «Красный»… в коммуне остановка, вот только где она, та коммуна… Потом, конечно, тоже занимались вовсю, но здесь уже засекреченность страшная, не подберёшься… Ну и апофеоз – тоже почти как в Америке, видимо, закономерный в плане фундаментальной науки. Исследовательский радиокомплекс «Сура». Нижегородская область. Сугубо мирный, естественно.
– Кстати, о «Суре», – кивнула Варенцова. – Надо откорректировать Наговицыну легенду. Пусть он просит у Панафидина красную ртуть не на подрыв кремлёвского бункера и секретного метро, а на ликвидацию «Суры». И намекает не на чеченцев, а на арабов из «Флейты небес». Чует моя душенька, если Панафидин на HAARP дал… чем «Сура» хуже? Одни и те же яйца, только в профиль.
– Ясно, – нахмурился Седов. – Ясно… бегу к Наговицыну. Разрешите идти, товарищ подполковник?
В глубине души он был недоволен. Существуй на свете хоть какая-то справедливость, пошёл бы к Панафидину сам…
– Идите, – тоже перешла на строгое «вы» Оксана, но, как только за Петей закрылась дверь, улетела мыслями весьма далеко от красной ртути и глобальных проблем.
«Значит, говоришь, гадюшник, рыжий кот, обрезанный мудрец и монеты в лапы? Ну и ну, чудеса… Ай да Тихон, ай да поганец…»Песцов. Свидание у памятника
Он уже понимал, что на службу завтра ему не идти, и, когда утром, ни свет ни заря, запищал телефон, – схватил трубку, догадываясь, откуда звонок.
– Семён Богданович, никак ты? – отдалось в ухе. – Ну что ли, касатик, здравствуй. Это касаемо домика-пряника, служивый сказал, ты, дескать, согласный… А коли так, надо бы потолковать. Душевно, келейно, с глазу на глаз. Ты как, голубь, не против?
Голос, даром что старушечий, был какой-то фатовской, ёрнический, исполненный незлобивой иронии. Словно опытная периферийная потаскуха беседовала с пока ещё невинным клиентом.
– Не против, – ровным голосом ответил Песцов и сел на кровати. – Где, когда?
– По левую руку от перепутья, где вчерась ты не разминулся с «зубилом», есть палисадник. А в ём памятник. Чугунный. Так вот по правую руку от статуи, ежели к ней повернуться задом, стоят лавочки. Будь на самой крайней через час… Ну что, голубь мой, осознал? Тогда лети себе. Я твою физию знаю, подойду. Вот тогда-то мы с тобой… душевно, келейно… Давай.
И голос в трубке умолк.
Песцов посмотрел на часы…
С учётом расстояния и неизбежных утренних пробок получалось, что времени у него было всего ничего. Пришлось на скорую руку глотнуть кофе и обойтись без душа, а в качестве зарядки использовать марш-бросок до стоянки…
В итоге он прибыл на место за десять минут до назначенного рандеву. Поставил машину так, чтобы просматривалась из сквера, глянул по сторонам и зашагал по аллейке.
Чугунный памятник, на который он, проезжая, обычно не обращал внимания, показался знакомым. Ну да, ещё телепередача была, как его открывали. Осенью здесь нашла упокоение очередная скульптура, подаренная городу на Неве известным московским ваятелем. Стараниями этого мастера металлических Петров у нас должно было скоро стать не меньше, чем некогда – Владимиров Ильичей. Песцов помнил благородные седины художника и его сдержанную обиду: место для изваяния виделось автору не иначе как против Мариинского дворца, через мост от знаменитого, вздыбившегося на двух точках коня, чтобы композиция площади обрела уже окончательное завершение. Или на Стрелке, чтобы свадебные кортежи подъезжали пить шампанское и фотографироваться с чугунным царём. А неблагодарные питерцы вместо этого загнали его вымечтанное-выстраданное детище, венец всей творческой жизни, куда Макар телят не гонял…
Песцов присмотрелся к памятнику и понял, что давнее телевизионное впечатление не обмануло. Трёхметровый Пётр стоял как аршин проглотив, держал левую руку в кармане, а правую – сжатой в кулак, пустые глаза смотрели в сторону невидимой отсюда Большой Невки. Бутылок из-под шампанского у постамента не было видно, зато в наспех выкопанном пруду за зиму прижилась кабельная катушка. И надо всем этим плыло северное апрельское небо, такое же равнодушное, холодное и непогожее, как вчера…
Крайняя скамейка по правую руку оказалась украшена мемориальной табличкой, гласившей: «Это дар от депутата Миловидова своему постоянному электорату». Рядом было вырезано крупными буквами: «Зенит – чемпион» и помельче: «Шерстобитова сука», «Антон + Денисик = любовь». Ну и, естественно, в разных сочетаниях всё богатство русского языка.
Песцов глянул на часы, сел, время свидания приближалось. Шум уличного движения приглушённо доносился сюда, зато громко орала хозяйка овчарки, опрометчиво спущенной с поводка:
– Рекс, стоять! Стоять, кому я сказала! Ко мне! Ко мне, говорю! На! На!.. Ну что за собака…
Но вот сзади послышались шаги, старческое кряхтение, стук палки… и из-за чугунного Петра появилась ухмыляющаяся старуха. Не трогательный божий одуванчик и не та крепкая русская бабка, что со своим дедкой тянула из земли упрямую репку. Именно старуха, карга, старая перечница, ведьма, омерзительная во всех аспектах и планах. Лицом и манерами она напоминала Шапокляк, а одета была в жуткое пальто, бесформенную шляпку и боты «привет с кладбища». В правой руке старуха держала саквояж, в левой – суковатую палку, а синюшные, тронутые герпесом губы слюнявили погасшую «беломорину». И всё это – не считая тошнотворного (Песцов оказался как раз с подветренной стороны), едва ли не трупного запаха, ею распространяемого.
– Ну здравствуй, что ли, касатик, – прошамкала ведьма, уселась с ним рядом, со стуком положила на лавочку свою палку. – А я тебя сразу признала. Эх, скинуть бы мне годков эдак тридцать… а лучше сорок… Уж я бы тебя, голубь, захороводила, ох и захороводила бы я тебя, сизокрылый. С мозгов бы свела. Ты, голубь, не сомневайся, так, голубь, и знай: исправнее меня в энтом деле никого нет. Деле молодом, нехитром…
– Утро доброе, уважаемая, – угрюмо, борясь с чисто физиологическим позывом удрать, отозвался Песцов. – А нельзя ли перейти сразу к делу? Только не к молодому и нехитрому. Я весь внимание…
Соврал: не внимание, а непонимание. В голове пока что не выстраивались зубры из ГРУ, дело на миллион и старая стерва. Ей-то здесь, спрашивается, каким таким боком?.. Шла бы лучше в баню, отмылась от запаха могилы, а ещё лучше – закопалась сразу обратно…
– Экий ты, касатик, прыткий, ну прям егоза, – огорчилась фурия и выплюнула «беломорину». – Нет бы посидеть рядком, поговорить ладком. А то сразу быка за рога, тёлку за вымя. Ладно, внимательный ты наш, вот бери, здесь положено, как обещано. Пока несла, чуть пупочек не развязался. – И она придвинула к ногам Песцова свой саквояж, оказавшийся неподъёмным. – А тару взад попрошу. И без проволочек.
– Значит, наложено, как обещано? – Песцов сдвинул древнюю застёжку, глянул и внутренне обомлел.
Вот тебе и старая кикимора в погребальных ботах «столько не живут». С прохудившимися сфинктерами, зато в сумке – лимон. Да уж, полна чудес великая природа…
– А теперь, касатик, слушай внимательно и запоминай, – веско проговорила старуха и вытащила свежую папиросу. – Для проведения акции понадобятся три транспортных средства уровня «Жигулей» и три незасвеченные точки, желательно в спальных районах. Надо организовать это за три дня, строго к четвергу. Все дальнейшие инструкции потом, при следующей встрече. Впредь ко мне обращаться без всяких там «уважаемых», просто по имени-отчеству: Надежда Константиновна. Ну всё, касатик, бывай, не чихай, не кашляй. И про сумочку мою не забудь, верни. Бывай.
С важностью закурила, сплюнула, поднялась и, зловеще постукивая по дорожке палкой, сгинула там же, откуда появилась, – за чугунным Петром. Остались запах тухлятины, сумка с миллионом долларов и ощущение комикса для дебиловатых подростков.
– А как у нашей бабушки, бабушки-старушки… – Песцов подхватил саквояж, вскочил, отбежал глотнуть свежего воздуха, – семеро разбойников отобрали честь… Бедняги… – Вытащил ручку «Паркер», она же индикатор излучений, нажал на кнопочку, довольно хмыкнул. – Оц-тоц-перевертоц, бабушка здорова…
Потряс сумку, чтоб плотней улеглось, глянул по сторонам и пошёл к машине. Сел, пустил мотор и, уже не торопясь, в спокойной обстановке всё-таки обнаружил в саквояже трёх «жучков». Да, Надежда Константиновна была ведьмой ещё той. И тоже, видимо, число «три» уважала…Краев. Предупреждение Ури Геллера
Жил Краев на Московском проспекте, в двухкомнатной коммуналке. Собственно, изначально квартира была папина, мамина и его. Он учился классе в пятом или в шестом, когда квартиру этажом ниже заняли новые жильцы. Соседка пришла знакомиться, и Олежек, в тот момент находившийся дома один, доверчиво пустил её на порог. «Ка-акие хоромы! – восхитилась она, словно у неё были не точно такие же. – Смотри, мальчик, вот помрут твои родители, и тебя немедленно „уплотнят“…»
Да уж, странным образом Господь привешивает некоторым людям языки. Вот покупает радостный человек охапку цветов, и обязательно рядом возникнет такая же тётка, чтобы осведомиться: куда столько берёшь, на похороны небось?..
Возможно, жиличка с нижнего этажа не понаслышке знала, как это, когда «уплотняют». Не исключено, что она даже считала, что этак по-доброму, по-житейски предупредила Олежку… Он закрыл за ней дверь, мысленно желая соседке застрять в лифте, облиться кипятком и утонуть в унитазе. Взрослые почему-то считают, что дети по природе
Всего через год он лишился отца, и квартира стала мамина и его. А ещё через десять лет – его и жены. Потом жена потребовала развода, отсудила одну из комнат и продала.
С соседкой Краев не здоровался до сих пор…
Впрочем, грех роптать, с подселенцами ему повезло.
– Тома-джан, привет! – Краев набрал в ковшик воды, поставил на огонь. – Рубен не звонил, когда будет?
Кинул лаврового листа, добавил перца. вынул из морозильника импортные по рецептуре пельмени. И для начала прямо в пакете грохнул их об пол, чтобы никакого там коллективизма. Не то чтобы он был классическим холостяком, который не любит и не умеет готовить. Просто в холодильнике у него в последнее время слишком часто вешалась мышь… а кушать очень хотелось, и не в отдалённом светлом будущем, а прямо сейчас.
– Скоро придёт, – улыбнулась соседка. – Слушай, у меня тут плов поспевает, где-то через полчаса будет готов. Прячь-ка ты свои пельмени обратно!
Когда-то, надо думать, она была красавицей, стройной, большеглазой, грациозной, как лань. Сейчас – всего-то чуть за тридцать, а уже морщины, седина, усталый взгляд… Взгляд женщины, слишком много испытавшей и давно не верящей в чудеса.
Краев самым серьёзным образом прислушался к своему организму. И констатировал, что ещё полчаса ради Томкиного плова – с трудом, но всё же протянет.
Из чугунного казана уже веяло невыносимо вкусными ароматами, и, словно на запах, в прихожей появился Рубен. Работал он без графика, и притом в соседнем дворе, так что имел обыкновение обедать дома.
– Барэв, барэв, сирели… [60] Пламенный, революционный, от рабочего класса!
Рубен был высокий брюнет с интеллигентным лицом и манерами падишаха в изгнании. Только глаза были такие же потухшие и усталые, как у жены. А какими им, спрашивается, ещё быть?..
Жили-были в советском городе Баку он и она. Неправдоподобно молодой профессор-историк – и дипломница гуманитарного института. Корифей науки армянин – и азербайджанская красавица-студентка. Да уж, нет повести печальнее на свете, если кто понимает. Родня с обеих сторон рыдала, рычала, топала ногами, изображала Монтекки и Капулетти, грозила всеми карами и несчастьями. Всё стало совсем плохо, когда заполыхал Карабах и в Баку пошли армянские погромы. Горе народу, способному пойти на поводу у националистов! Горе родственникам, которые оказались только способны шпынять беззащитных влюблённых, а вот встать рука об руку и отвадить погромщиков, как сделали в некоторых старых кварталах, – кишка оказалась тонка… Голодный специалист по древним цивилизациям и его беременная ассистентка смешались с толпами беженцев… Вволю помотав по стране, круговорот судьбы занёс их на север, и в городе трёх революций Рубену крупно повезло. Он встретил знакомого. Своего бывшего студента и перспективного ученика, ныне – владельца автобизнеса, сумевшего прижиться и крепко пустить корни. Понемногу оформились и прописка, и жильё, и постоянная работа… Кандидат наук трудился подручным маляра, возился со шпаклёвкой, шкуркой и лейкопластырем. Зарабатывал хлеб – без икры, но иногда с маслом…
…Рубен оперативно помылся, обиходил бороду, причесал усы и, вновь сделавшись похожим на падишаха, вошёл на кухню, к столу. Правда, доводилось ли падишахам благоухать мылом, ацетоном и дезодорантом, о том древняя история умалчивает.
– Уж мы «Мерсюк» один красили-красили… – с застенчивой улыбкой извинился Рубен. – И так и этак, и с тройной проявкой… [61] Ещё десять тысяч слоёв – и будет как новый!
– Рубен, я ласточку заправил, спасибо. – Краев положил на стол ключи от «Жигулей». – Только тосол подтекает. Я хомутик затянул, но ты всё равно проверь…
– Ничего, завтра в ремзону загоню, всё, что надо, сменим-подтянем, – отмахнулся Рубен. – Не бери в голову, сирели.
Тамара со сдержанной гордостью выставила на стол плов. Классический азербайджанский откидной плов: рис отдельно, хоруш [62] – бараньи рёбрышки с фасолью и зеленью – отдельно. И что это были за рёбрышки, плавающие в душистой подливке!.. И что это был за рис на молоке и с мёдом, но почему-то несладкий, с хрустящей корочкой из особого теста!..
Добрая еда имеет свойство притягивать и собирать кругом себя хороших людей. Краев только поднёс ложку ко рту, когда в прихожей материализовался Михаил Рубенович пятнадцати лет, пришедший из школы.
– Здравствуй, отец. Здравствуй, дядя Олег, здравствуй, мать.
Говорят, дети любви неудачными не бывают. Если это верно, значит, у Рубена с Тамарой действительно состоялась любовь. У Мишки был взгляд взрослого мужчины, в словах – спокойная рассудительность, в движениях – сдержанная энергия. В свои пятнадцать он видел и смерть, и боль, и злобу, и бесповоротно оскотинившихся людей. А сейчас выживал на земле, о которой ему слишком часто давали понять, что она ему – чужая, а сам он – «понаехали тут», чёрный, чурка, чурбан, горный козёл, будущий террорист. Армяно-азербайджанский Михаил не брал в рот даже пива, не курил, не водился с обдолбанными компаниями. Учился на отлично, а ещё ходил в секции бокса, боевого самбо и стрельбы. Хотел по мере сил подготовиться ко всему, что могла жизнь подкинуть…
В общем, Краев не считал зазорным здороваться с ним как с мужчиной – за руку.
Когда сытость достигла уровня, при котором «рот хочет, а брюхо больше не может», Краев с благодарностями определил тарелку в раковину и поманил Рубена в коридор:
– Слышь, Суреныч… Мне бы баксов сто до утра…
– В загул пойдёшь, писатель? По кабакам бушевать? Куприн отдыхает? – рассмеялся Рубен. Понимающе хмыкнул и вынес из своей комнаты дядьку Франклина. – Можешь даже и не до утра. Не горит.
– Ну да, побочный ты наш сын султана Брунея… – усмехнулся Краев. Вздохнул, похлопал Рубена по руке. – Шноракалутюн, [63] брат. Утром отдам.
То, что он собирался содеять, его нисколько не радовало. Однако куда было деваться – с подводной-то лодки. Наша доблестная почта способна потерять всё, что угодно, не теряет она только платёжные квитанции. За квартиру, за свет, за телефон… Да и вообще, кушать хочется иногда…
«Ну и что мы имеем? Вернее, кого мы будем иметь?»
Краев подключился к Интернету, вызвал «Жёлтые страницы», ввёл в поиск слово «казино» и почти сразу удовлетворённо хмыкнул. Оказывается, буквально на днях в двух остановках от его дома открылось казино «Монплезир». Рулетка, покер, блек-джек, автоматы… полный комплект. И Краева в том заведении покамест не знали. То есть – вперёд, с песнями, смело изображая лоха, начинающего недотёпу, клоуна, которому везёт… Ну вот кто бы знал, почему капризная фортуна так благосклонна к шутам? [64] К людям с тараканами в голове и с левой резьбой, ковыляющим по самому краю обрыва? [65]
Интернет не обманул. Заведение «Монплезир» встретило Краева мощными дверями из пуленепробиваемого стекла, гирляндами воздушных шариков и свеженьким плакатом: «Мы открылись!»
– Вы у нас в первый раз? – сфотографировали его на входе, поинтересовались паспортом, поменяли Рубеновы баксы на фишки и допустили наконец в святая святых – в гнездо порока и наслаждений.
Казино было как казино. Никаких окон и часов, дабы играющие не следили за временем; зеркала, предметы роскоши, дабы пробуждался «комплекс вороны», сиречь подсознательное причисление себя к миру богатства и процветания, бежевое, чтобы не уставал глаз, сукно… аптечка для проигравших с валидолами-корвалолами. Мягко сновали официантки, люстры струили блёклый свет, группа подсадных персонажей устраивала завлекалово: играла, проигрывала, изображала восторг, лакала дармовую водичку, насыщенную кислородом ради борьбы с усталостью. Вентиляция, кстати, в «Монплезире» тоже была с кислородом… В общем, «Включайтесь, граждане, включайтесь, что наша жизнь? – игра…».
Казино жило своей обычной жизнью – азартной, бьющей через край и на первый взгляд вполне беспорядочной. Но это только на первый взгляд. На самом деле всё было под контролем. Тотальным. Если хорошенько подумать, казино было зримым воплощением главного кредо социализма: учёта и контроля. Да каким!..
Краев, изображая интерес, для начала устроил себе экскурсию по залу. Карточные столы его не привлекли, он направился конкретно к рулетке. К тяжёлому, сделанному из ценных пород дерева, метровому в диаметре колесу счастья. Там его уже ждали: барышня без карманов на одежде, крупье, стерва с решительностью кобры – инспектор и сосредоточенный мэн со взглядом бультерьера – питбосс.
– На все, пожалуйста. Красные. – Краев обменял кеш-жетоны на «цвет», [66] глубоко вздохнул и на мгновение прикрыл ресницы. – Спасибо.
Привычно, усилием воли, он перенес себя в прошлое. На двадцать лет назад, в Афган, в огромную, затерянную в глубине кяризов пещеру… Перед мысленным взором забил абсолютно реальный родник, губы ощутили звенящую прохладу, а в ушах, как шёпот далёких звезд, тихо прозвучало: «Персефона». И сейчас же мир для Краева изменился. Сбросил все покровы, вывернулся, обнаружил изнанку. Не осталось ни причин, ни следствий, ни времени, ни пространства. Всё тайное сделалось явным, тёмное – ясным, непознанное – понятным. Предметы стали видны как плотности вибраций, их связывали пульсирующие, светящиеся нити. Словно пелена упала с глаз, Краеву захотелось запеть, громко рассмеяться, выкинуть какую-нибудь глупость, сделать круг почёта на руках и счастливо заорать: «Люди, как славно всё, оказывается, устроено в этом мире!..» Он не стал, сдержался. Это по первости, когда ещё не понял что и как, помнится, орал и смеялся – а люди шарахались, как от полоумного. Какой, к бесу, мир, какие связи, какая пульсация вибраций… Краев вздохнул и посмотрел на шарик от рулетки, да не просто так, а в ближней перспективе.
– Делайте ваши ставки, господа, – между тем мяукнула крупье, подождала, пока Краев поставит на «чёт» – и пустила шарик по кругу.
Повертевшись, проехавшись по чьим-то нервам, шарик благополучно зарулил в карман номер десять. Стихло бешеное коловращение цифр, колесо счастья на время остановилось.
– Чётные выиграли, – объявила крупье, и палетта – маленькая изящная лакированная лопаточка – пододвинула Краеву его выигрыш. Не ахти что, всего-то размер ставки, но, как говорится, курочка по зёрнышку клюёт…
– Делайте ваши ставки, господа.
Краев, удвоив ставку, поставил на «нечет», и шарик пустился по кругу, чтобы угомонился в кармане номер семь.
– Выиграл «нечет»…
Маленькая аккуратненькая лакированная лопаточка снова пододвинула Краеву его долю. На сей раз – не такую уж и малую.
К столу стал подтягиваться народ. Всем хотелось ухватить за хвост синюю птицу удачи. А отчего бы не ухватить, если у крупье непруха пошла?
– Делайте ваши ставки, господа…
Крупье мастерски сделала реверс [67] и запустила второй, с другим спином шарик. [68] Краев дурацки улыбнулся, посмотрел на крупье и поставил, сколько позволяли правила, [69] на один номер, на цифру двадцать три.
– Ставки сделаны, господа…
Шарик пробарабанил по рёбрам колеса, описал три круга и нырнул в карман. В карман, можете себе представить, под номером двадцать три.
Зрители ахнули.
– Выиграл двадцать третий…
Крупье отметила специальным маркером выигравший номер и взялась за палетту. На этот раз выплата превысила ставку аж в тридцать пять раз. Дело ясное – недоумкам везёт…
Краев увлекаться не стал. Говорят, если переусердствовать, используя свой дар для личного обогащения, это может очень даже здорово выйти боком… Быстренько поменяв «цвет» на кеш-жетоны, он нагрузил ими поднос и направился в кассу. Получил заработанное непосильным трудом – и немедля вышел наружу. Сразу взял такси, но буквально через два светофора щедро расплатился, сошёл и двинулся дальше знакомыми с детства дворами. Получить деньги – полдела. Едва ли не самое трудное – до дому их донести целыми и сохранными. В России живём…
Стоял тёплый апрельский вечер, природа явственно просыпалась, из-под колёс летела оттаявшая грязь. Краев вспомнил, как много-много лет назад в такие же дни они с отцом ходили сушить после зимы гараж и он, дошкольник, вооружившись старым зубилом, увлечённо «проводил» лужи, помогая мутным ручейкам добраться до ближайшего люка…
Иногда ему смертельно хотелось туда, в чёрно-белые кадры домашнего кино, которое он так до сих пор и не собрался оцифровать. В квадраты чуточку пыльного солнца на старом паркете, к разбросанным кубикам и нитяным чулкам, вечно продранным на коленках… Как же там было тепло…
В соседнем доме приветливо светились огоньки над входом в полуподвальный круглосуточный магазин, и Краев не преминул туда заглянуть.
– Прости, Суреныч, ну не было у них армянского, ни на прилавке, ни под прилавком…
Помимо репатриированного Франклина, дома он презентовал Рубену коньяк, а Тамаре – вафельный торт размером с автобусное колесо.
Толкнул дверь в свою комнату…
И тут-то его застала внезапная трель мобильника. Звонил, не к ночи будь помянут, Панафидин.
Который, между нами, девочками, говоря, краевским номером так и не поинтересовался – как и автографами.
– Добрый вечер, Олег Петрович. Ну как, надумали что-нибудь определённое?
Краев поморщился, как от зубной боли, и ответил:
– Пока ничем вас не порадую. И обнадёживать особо не буду.
– Ну что ж, думайте, Олег Петрович, думайте дальше. Только, очень вас прошу, не сделайте ошибку. Огромную и фатальную…
И Панафидин отключился. Номер у него был какой-то странный, запоминающийся, состоящий исключительно из семерок – будто на невиданном игральном автомате выпал сногсшибательный выигрыш…
Краев отнюдь не был истеричной барышней, которая неделю переживает из-за грубого выражения, случайно услышанного возле пивного ларька. Однако неплохо, по сути, прожитый день начала заплетать чёрная паутина. И голова что-то болеть принялась…
Через полчаса он бродил по своей комнате, как ослепший, натыкаясь то на стол, то на тахту, и пытался массировать правый висок. Съеденный анальгин помогать отказывался категорически, наоборот, – просился из организма наружу. «Чёртова жадность, – запоздало вспоминал Краев предупреждение знаменитого Ури Геллера. [70] – Не надо мне было делать третью ставку…»
Покаянные мысли шуршали сухими листьями, бессильно падая в пустоту. «Мама…»
Ещё через полчаса Тамара услышала странные звуки из туалета, осторожно заглянула в приоткрытую дверь… и обнаружила соседа-писателя, зелёного и с зажмуренными глазами, в классической позе острого алкогольного отравления – на четвереньках перед унитазом, вот только спиртным от него совершенно не пахло.
– Боже мой, – ахнула Тамара, всё правильно поняла и метнулась к себе, чтобы скоро возвратиться в одноразовым шприцем.
Укол Краеву она вкатила как на фронте, в бедро прямо сквозь джинсы, очень квалифицированно. Когда анальгетик начал действовать, помогла умыться, отвела в комнату и уложила на тахту, укрыв старым клетчатым пледом.
– Спасибо… – Краев кое-как разлепил глаза, способность думать и говорить понемногу возвращалась к нему. Он неловко зашевелился под пледом. – Ты извини…
Тамара погладила его по волосам.
– Лежи отдыхай, – сказала она. – Я тебе чайку крепкого заварю.