Игра нипочём
Шрифт:
– Оксана? – удивилась она. – А что, уже идти?
– Погоди, – изумлённо свела брови Оксана. – Так ты мне что, не звонила?
– Н-нет, – в свою очередь опешила Люда. – Может, кто-то номером ошибся? Ну, голос похожий… Вот у меня было однажды…
Она не договорила – дом вздрогнул. Громом проехало по ушам, шатнулся под ногами пол, выскочил из кухни перепуганный Васька… Оксана уже летела вниз по лестнице – пешком, какой к бесу лифт, – прыгая через пять ступенек зараз…
Ей навстречу стремительно разрасталось облако едкого, зловонного чада. Прикрыв локтем глаза, Оксана ринулась сквозь эту тучу… и остановилась, будто налетев на стену. Её дома больше не было. Там, где полагалось быть двери в квартиру, ревел огнедышащий вулкан. А внутри, в недрах плотного, как лава, огня, уходили прямо в рай её Шурка и Глеб…
Ей даже привиделись какие-то зыбкие тени, она подумала, что может ещё успеть до них дотянуться…
Сосед сверху, выскочивший на грохот, успел схватить Оксану поперёк тела. Нагнув голову и вытянув перед собой руки, она шла прямо туда, в пламя… к ним…
У соседа тоже скрутило волосы от страшного жара, но Оксану он оттащил. Она не утратила рассудка, не билась в истерике, даже не кричала страшным и пронзительным криком.
Америка. Дети Гарлема
Какое начало, таким будет и продолжение. А началось всё с того, что хитрые голландцы купили у доверчивых индейцев за несколько безделушек остров Манхэттен и основали колонию Новый Амстердам. Затем явились злые англичане, турнули хитрых голландцев и перекрестили Новый Амстердам по-своему, по-простому – в Нью-Йорк. Привезли рабов и стали расселять их на окраине города, в деревне Новый Гарлем, названной так ещё голландцами в честь столицы тюльпанов. Ну а дальше – пошло-поехало по накатанной колее. Смышлёные негры быстро сориентировались и показали белым, кто есть ху. С волками жить – по-волчьи выть! А именно: грабить, воровать, заниматься рэкетом, сбиваться в банды, угонять автомобили, толкать девчонок на панель, туфту властям и наркотики в массы. А ещё в пьяном отупении орать под гитару:
Будь проклят Гарлем, моя родина!
Сгори! Провались! Я твой пасынок – не сын…
И далее слушателя плавно подводили к мысли, что Гарлем, каким бы он ни был, это чёрная вотчина и белым туда лучше совсем не ходить. Однако, видимо, не все белые слышали этот блюз…
Был уже почти полдень, когда неподалёку от Центрального парка остановилось такси и из него вышли четверо: сексапильная блондинка, тучный азиат, плюгавый европеец и плечистый сын прерий. Это были Брутальный, Облегчёнка, Панафидин и Азиат – путь их лежал на север, конкретно в Гарлем. Только не стали они прохаживаться по Кинг-стрит, [110] гулять по Ленокс-авеню или глазеть на театр «Аполлон». Прямиком направились в самое сердце трущоб, подальше от сто двадцать пятой.
Было жарко, душно и весьма неуютно. Беспощадное солнце, раскалённый асфальт, отсутствие зелени и чувство опасности.
– Ох, зря я этот открытый топик надела… – жаловалась Облегчёнка. – И мини-юбку. Как бы чего плохого не вышло…
– Ну и что ты за каждого идиота переживаешь? У них свои матери есть, – утешал её Азиат.
Панафидин просто молчал, Брутальный хранил непроницаемый вид. А вокруг жил своей жизнью Гарлем. Потели на углах проститутки, возилась, шумела детвора, валялись пластиковые мешки с мусором. Слепой саксофонист, зачуханный и грязный, играл всё тот же блюз, фальшиво и невпопад.Сгори, Гарлем! Провались!
Я твой пасынок, не сын…
Наконец пришли. Гарлем, он тоже разный, так вот, данное конкретное место было попросту жутким. Негритянское гетто в предельном своём выражении. Пустырь, помойка, развалины. И огромный дом с чёрными провалами окон, похожий на сгоревший корабль.
Поговаривали, будто раньше здесь стояла стена, на которой местные ведьмы чертили свои страшные знаки. Нарисуют человечка, нарекут именем, пронзят стрелой – и всё, реальный носитель имени может считать себя коммунистом.
В качестве материального воплощения той мистической черноты возле дома тусовалась местная молодёжь. Одиннадцатое поколение местных алкоголиков и наркоманов, выбравшее далеко не пепси.
– Эй, ты, белая коза, – отвлёкся один, лоснящийся и мускулистый. – Не хочешь пободаться с нами?
– Да, да, белая коза, – подхватили остальные, – давай-ка пободаемся…
– А рог не треснет? – прищурилась Облегчёнка.
Её рука небрежно вычертила некий пасс, отчего чернокожий двоечник немедленно сник.
– Не надо больше, мэм, я все понял, мэм. Мои извинения, мэм, вы, наверное, к толстой мамбе, [111] мэм. Так она вас ждёт…
Сейчас же, как бы в подтверждение его слов, на пожарной лестнице, расчертившей стену «корабля», появился негр в бейсболке, спрыгнул на землю и подошел:
– Добро пожаловать, леди и джентльмены. Чёрная Корова ждёт вас. Прошу.
Гнездо ведьмы располагалось в подвале, среди миазмов, сырости и полутьмы. За шатким колченогим столом сидела иссиня-чёрная, как только что с рынка рабов, не афроамериканская, а стопроцентно африканская бабища, дымила сигарой, не торопясь смаковала ром и играла сама с собой в манкалу. [112] Колорита помещению придавал Боведа – алтарь предков. Он представлял собой основу, застланную простыней, и на ней портреты, черепа, подсвечники, массивные хрустальные бокалы. Восемь бокалов были с бренди или ликером, в девятом, центральном, стояло распятие.
– Ну что, доигрались? – Бабища мрачно посмотрела на вошедших, и взгляд её остановился на Панафидине. – Работнички хреновы!.. – Она сокрушительно выругалась, ненавязчиво перескакивая с одного языка на другой, с другого на третий и далее, потому что запасы одного языка бессильны были ответить моменту. – Из Аквариума у них уводят Зеркало судьбы!.. Да вы знаете, что за это полагается? Знаете?.. – Она порывисто встала, подошла к алтарю и сняла с него вазу, от которой воняло. – Спросите вон у бывших хозяев…
В прозрачной жидкости, похожей на формалин, плавали мужские гениталии.
– Это и тебя касается, белая коза, – посмотрела баба на Облегчёнку. – У тебя я тоже найду что отрезать… А, да что говорить! У всех у вас в башках только донга-донга [113] – как бы откосить от работы. Ну, может, всё же хоть у кого-то из вас найдутся мозги? Или мне проверить? Кому-то извилины пересчитать? – Мамба покачала вазу, хмыкнула, посмотрела на свет и перевела взгляд на визитёров. – А?
Нет, на корову она совсем не походила, пусть даже на трижды чёрную. Матёрая горилла, до крайности обозлённая, – вот на кого она действительно смахивала.
– Не надо проверять, уважаемся старшая партнёрша, не надо считать, – ответил за всех Брутальный. – Не ошибается, чёрт возьми, только тот, кто ничего не делает. А мы…
– Значит, искупишь, – то ли рассмеялась, то ли зарычала баба. – За всех. Ты ведь у нас любитель змей? – Миг, и она вытащила откуда-то из-под алтаря двухметровую цветастую гадину и ловко, словно фокусник, швырнула Брутальному в лицо. – Сюрприз.
Это была пама, или ленточный крайт, – тяжёлая на подъём чёрно-жёлтая смерть, пускающая зубы в ход лишь при сильном раздражении. Ну а как не прийти в раздражение, когда тебя будят, невежливо хватая за хвост, да ещё куда-то кидают?.. Она и вонзилась жертве в шею, словно копьё, и после укуса не отдёрнула голову сразу, а несколько раз крепко сжала челюсти, пуская дополнительную дозу, словно делая контрольный выстрел…
Мощный яд начал действовать практически сразу. Вот только закончить ему предстояло ещё не скоро… Брутальный захрипел, упал на колени, опрокинулся навзничь и начал умирать, медленно и мучительно, от паралича дыхания. Пама, во всём тяжелая на подъём, так и не отпустила его…
– Я знаю, тигровая змея [114] тебе понравилась бы больше, – жутко расхохоталась Чёрная Корова. – Но она занята. Так что общайся с памой, она такая ласковая девочка… Ты уже, надеюсь, понял, насколько? – Бабища оборвала смех и посмотрела на Панафидина. – Угадай с трёх раз, куда я могу её тебе засунуть? Что, не надо?.. Не любишь земноводных? И готов докладывать по существу?.. Ну, попробуй. Кто упёр Зеркало, известно? – спросила она тихо, но глаза засветились. – И как?
Пама между тем наконец оставила Брутального, неспешно отползла к стене и очень по-змеиному свернулась кольцами, засунув
– По непроверенной косвенной информации, – начал Панафидин, – Зеркало унесли Бывшие. Есть у них там ловкачка одна, вроде бы её Бьянкой зовут. А еще…
– Это чёрт знает что такое, а не работа, – прервала его ведьма. Подошла к столу, вернула в рот ещё дымившуюся сигару. – По непроверенной косвенной информации!.. Тьфу!.. Так проверяй! Действуй! Ты кто, исполняющий корректор или паршивый фигурант? – Затянулась, глотнула рому и разом сменила тон. – Ладно, что там ещё по этой «вроде бы Бьянке»? Хоть что-нибудь? Масть, статус, с кем спит, какие носит трусы? У вас, уважаемый партнёр, имеется хоть что-то толковое?
– Естественно, имеется, – кивнул Панафидин. – Изначально Белая, потом Серая, затем, соответственно, Бывшая. Статус – десятка мечей, козырная, остальное, к сожалению, неизвестно. Аквариум она взяла предположительно с наёмным фигурантом, имеющим максимальный бонус и большую боевую практику. Мы, используя наши связи в органах, совсем уже было вышли на его след, но тут вмешалась эта Бывшая, и мы потерпели фиаско. Да, забыл сказать, у неё к тому же есть Погремок…
– Хорошенькое дело, – глотнула рому баба. – А теперь ещё и Зеркало…
– Да, уважаемая старшая партнёрша, набор козырный, – согласился Панафидин, понурился и проглотил слюну. – В общем, мы потеряли их. Не видно ни зги. Сплошной туман, магические замки.
– Уважаемый партнёр еще забыл упомянуть, – с полупоклоном вклинился Азиат, – что, корректируя объект пятьсот двадцать три, он косвенно вступил в контакт с тем самым фигурантом. Ну, с тем, который с максимальным бонусом, помогал Бывшей… Конечно, это случайность, стечение обстоятельств, но, как мне кажется, вам надо знать. Докладываю сугубо по-товарищески, со всем уважением…
– Значит, сугубо по-товарищески. – Чёрная Корова глубоко затянулась, отпила и мрачно посмотрела на Брутального, тихо загибающегося на полу. – Что ж, будем делать оргвыводы. – Снова приложилась к рому, сунула сигару в стакан и сделалась похожей не на гориллу – на свою тёзку-змею, беспощадную мамбу. – Значит, так. Чтобы через месяц Зеркало, Погремок и правая рука этой Бывшей были у меня. Вместе с правой рукой её фигуранта. Ты, – посмотрела она строго на Панафидина, – отвечаешь своей. А старшим пойдёт, – повернулась она к негру в бейсболке, – Мгаве. Ну-ка, ну-ка, иди сюда, сын чёрной ехидны. Дай нам на себя посмотреть.
– Слушаю, о Чёрная Корова… – Негр подошёл, бросил бейсболку под ноги и… дал-таки посмотреть.
Пальцами раздавил бутылку, с хрустом разжевал донце, вытянул без закуски, одним духом, вместительное корытце ананасового самогона «зудаби». И в заключение подошёл к мирно дремавшей паме и трижды бесцеремонно щёлкнул её в нос. Та, оскорбившись, сделала выпад, и Мгаве не стал уворачиваться.
– Ах ты, полосатый червяк, – рассмеялся он, лёгким движением встряхнул змею и лихо, как безобидного ужа, загнал ползучую смерть под алтарь. – А ну, брысь под лавку…
– Кровь Мгаве сильней яда, – с гордостью пояснила ведьма. – Ему все нипочем, что гадюка, что кобра, что пама… Интересно, русские медведи ядовиты?
– Всяко бывает, уважаемая старшая партнёрша, – вздохнул Панафидин и вежливо указал на виртуоза. – Его мастерство несомненно, но… В Росси чернокожий будет выделяться ещё сильней, чем белый в Гарлеме. Боюсь, это станет препятствием…
– Э, уважаемый партнёр, бросьте, никаких проблем не будет, – махнула рукой баба. Подошла к Мгаве и вдруг принялась скакать, словно под баобабом где-нибудь в джунглях. – Хум! Хум! Хум! Эта кожа будет бела, как свиная шкура! Хум! Хум! Хум! Эти волосы будут как прелая солома! Хум! Хум! Хум! А эти глаза будут цветом, как мутная вода! Хум! Хум! Хум! Потому что есть средство! Хум! Хум! Хум! Старое дедовское средство! Хум! Хум! Хум! Средство, которое мне дал перед смертью дядя! Хум! Хум! Хум!
Вроде бы самые простые слова, а ведь впечатляло не хуже, чем представление Мгаве.
– Да, есть старое проверенное дедовское средство. – Чёрная Корова перевела дух, облизнула вывороченные губы и сказала внятно, совсем другим тоном: – Повторяю. Зеркало. Погремок. И две правые руки. Через месяц. Идите.
И они послушно двинулись к дверям: неуязвимый Мгаве, за ним Облегчёнка и подрагивающий пузом Азиат, причём в спину последнему щурился, посапывая, Панафидин. Один Брутальный остался лежать, как лежал. Он уже не осознавал происходившего и потихоньку уходил в совсем другое место…Песцов. Если кое у кого пройдёт голова…
– Знаешь, а в жизни ты лучше. – Песцов потянулся, нащупал дистанционный пульт, с ухмылкой убавил звук. – Взгляд добрей, лицо симпатичней… Самую чуточку…
– Хотелось бы надеяться, – отозвалась Бьянка, лениво перевернулась на живот. – А потом, ты уверен, что это и вправду я?
Они лежали на диване под сполохами плазменной панели. С экрана в который уже раз знакомили с негодяем Песцовым. Причём показывали нелюдя уже не самого по себе, а в компании с сообщницей. Естественно, шпионкой, растлительницей, наркоманкой, шахидкой и племянницей Саддама Хуссейна. Она была круглолица, горбоноса, волоока и звалась Фатимой.
– Да нет, не уверен. – Песцов вздохнул, повернулся и взял с блюдечка ломтик ананаса. – Не удивлюсь, если завтра найдут уникальные любительские кадры с крупными планами самолёта, врезавшегося в Торговый центр на Манхэттене. И там в пилотском кресле тоже буду я…
Вот уже с неделю у них с Бьянкой полным ходом шёл сущий пир во время чумы. Было полностью очевидно, что рано или поздно с дивана придётся слезать, но пока…
– Ладно, милый, – снизошла Бьянка к его настырным расспросам, – я дам тебе намёк. Представь, идёт игра. У неё есть хозяин. Он свободен от каких-либо правил, он их разрабатывает для других. Ещё есть игроки. Они знают правила, соблюдают их и имеют подручных, которые им во всём помогают. Также имеют место быть фигуры. Эти о правилах не имеют понятия, они соблюдают их так, как диктуют им игроки. А ещё присутствуют битые фигуры. Они не только не принимают осмысленного участия в игре, они даже не догадываются, что таковая идёт. Сравни это с древним суждением о трёх видах людей. Те, кто влияет на происходящее; те, кто присматривается к происходящему, и те, кто удивляется происходящему… Ну что? Как тебе мой тонкий намёк на толстые обстоятельства?
– Да никак, – не впечатлило Песцова. – Хаббард голимый. Знаем, слышали: «Что наша жизнь – игра». Новенькое что-нибудь расскажи.
– Хаббард, – заметила Бьянка, – многими уважаем как Будда-спаситель, указующий людям путь к прозрению. Только большинству человечества, как всегда, наплевать…
– Слушай, ты по батюшке, случаем, не Патрикеевна? – рассмеялся Песцов. – Дай-ка посмотрю, там рыжий хвост не растёт?.. Столько наговорила, а по существу – ничего. Мюллер бы в гестапо точно повесился…
– Да нет, была я как-то у него, остался жив, – зевнула Бьянка. – А вот что до нашей жизни, понимаемой как игра… Ты правильно улавливаешь, молодец, только не примитив в изложении Хаббарда, а всё гораздо более сложное, на множестве уровней… С несколькими хозяевами, множеством игроков, тысячами помощников и легионами фигурантов. С бонусами, читтами, предметами силы и дальше в том же духе… Такая вот тебе пока что информация к размышлению. А то будешь много знать, скоро состаришься и я тебя разлюблю.
Лениво поднявшись с дивана, Бьянка натянула маску попроще и, одевшись этакой бизнесвумен, отправилась в супермаркет через дорогу – за вкусненьким. Песцов же засел перед ноутбуком. Влез в Интернет, принялся просматривать почту. «Дорогой Семён, – писала Верочка, – я смотрю эти ужасы по телевизору и ни капли не верю. Это какая-то инсинуация и гнусная ложь, ты такого сделать не мог. Я так и сказала товарищам из ГБ, что они ошибаются. Они мне не поверили, перевернули весь офис, залезли в компьютер и нашли письмо от тебя. Ну, где ты пишешь о знакомстве с девушкой и о горящем туре в Египет. Те люди, наверное, теперь тоже там, перекапывают Сахару.