Игра по своим правилам
Шрифт:
– Привет, сестрица! – прошипел Артуро. – Спишь или делаешь вид? Знаешь, что сделал папаша, когда нас не было дома? Убил моих проституток. Они свиным дерьмом вышли.
– Артуро, мне и без тебя тошно. Обломись, а?
– На каком языке ты это сказала? На своем родном?
Он походил на смерть, нашедшую временное убежище за хрупким полотнищем. Приглядевшись внимательнее к его расплывчатому силуэту, можно увидеть косу за его острыми плечами и раздвоенный змеиный язык, дергающийся в просвете отбеленных зубов.
– Что ты сказал?
Ответом послужил хриплый смешок брата.
«Идиот!
Ни Паула, ни Артуро не могли видеть дона Эспарзу. Рафаэль тяжело поднимался по лестнице. Он шел к Пауле, чтобы, несвойственно для него, пожелать ей доброго утра в ее спальне. Наверное, в этот роковой день он едва ли мог дожить до одиннадцати, этого ритуального для отца и дочери часа.
По пути ему встретилась бледная служанка.
– Ты была у Паулы? – спросил Эспарза.
– Нет, дон Рафаэль. Я хотела войти в ее спальню, но сеньор Артуро не разрешил мне.
– Где он сейчас?
– Он вошел к сеньоре.
Эспарза ускорил шаг, крепко взявшись за набалдашник трости. И уже слышал голос сына:
– Теперь, кроме тебя, в доме не осталось ни одной русской шлюхи.
– А ну-ка пошел вон из моей комнаты, козел недорезанный! – Паула вскочила на кровати и рванула ткань в сторону. Ее щеки пылали негодованием. – Нет, вонючка, не отец отправит тебя в загон к свиньям, я тебя отправлю убирать за ними дерьмо! В этом доме лишь одна хозяйка. Все, хватит, урод, я довольно натерпелась от тебя. Больше не испытывай моего терпения. Или ты убираешься вон сию минуту, или я прикажу слугам приковать тебя к железному столбу в стойле.
Артуро позеленел от злобы. Он ничего не видел вокруг. Слышал прерывистое дыхание Паулы, но не слышал торопливых и шаркающих шагов своего отца.
– Дрянь! – прошипел он, сжимая кулаки. – Ты думаешь, что мой отец – это твой отец? Что моя мать…
Артуро не успел договорить. Рафаэль Эспарза, не по-стариковски легко скользнувший в спальню, словно свернул голову трости, отделяя от нее тяжелый набалдашник. В его руках оказался тонкий стилет с длинной ручкой. Он метнул его как копье, находясь за спиной сына. И долго, непомерно долго он находился в странной позе: подав вперед туловище, вытянув руку, которой он швырнул смертоносный дротик, вытянув шею и округлив глаза. Стилет прочно вошел под левую лопатку Артуро, а старик все стоял, будто полет копья все еще продолжался. Казалось, он ждал того момента, когда Артуро перестанет дергаться и судорожно сглатывать. Когда он перестанет стоять на этой земле и рухнет замертво…
Эспарза принял нормальное положение в тот миг, когда его сын тяжело опустился на пол, а сам отец внятно выговорил:
– Может, на том свете ты успокоишься, гаденыш!
И только после слов отца Паула громко вскрикнула.
А Рафаэль смотрел на девушку прежним любящим взглядом.
– Он нашел то, что долго искал, Паула. Пойдем отсюда, отныне эта комната не принадлежит тебе. Я слышал твои слова – ты хозяйка этого дома. Я рад, что комната твоей матери теперь не будет пустой. Она твоя.
Рафаэль зашел в комнату Артуро и закрылся изнутри. Несколько секунд он стоял в нерешительности, не зная, с чего начать. Отправной точкой служили его беспокойные мысли: «Откуда этот змееныш узнал правду о Пауле? Кто мог ему сказать об этом, его мать? Но ему было всего пять лет, когда ее не стало». В
Эспарза понимал, что ничего не ищет и ничего не найдет. Он срывал злобу. Он прятал за ней и жалость, рожденную воспоминаниями. До этого дня Рафаэль, пропитанный неприязнью к сыну, вспоминал его маленького с таким настроением, словно это был отпрыск конюха. Все перевернулось, когда его не стало.
Может, дело в двух письмах, поблекших от старости? Записок, написанных по-испански отрывисто, но ровным почерком?
Эспарза торопливой походкой направился в свою комнату. В ней никогда не было сейфа, она никогда не закрывалась на ключ. Исключение – инкрустированная золотом шкатулка. Ключ от нее Рафаэль все время носил на груди. Он расстегнул ворот рубашки и снял с шеи цепочку с ключом, открыл ящичек. Среди прочих бумаг и писем там хранились два клочка бумаги – самое странное на свете свидетельство о рождении. Эспарза помнил их наизусть, тем не менее перечитал первое письмо.
«Рафаэль, моя дочь ждет ребенка. От Сальваторе Мендеса. В ближайшие день-два она родит. Судьба Сальваторе решена. Я не смогу ему помочь. Наоборот, я прошу у тебя помощи. Надо будет что-то сделать с ребенком. Я не смогу взять его с собой. И здесь не могу оставить. Я не взываю к твоему милосердию, но к твоему здравому рассудку. Нужно решить этот вопрос до конца мая. 23.05.1987. Юрий».
Это послание Эспарза получил на следующий день, пришедшийся на воскресенье. Его доставили в Маракайбо с нарочным – пилотом частного венесуэльского аэродрома. Рафаэля ждал трудный выбор. Эта записка могла быть провокацией. По прилете его могли расстрелять и тут же отправить труп обратно. Рауль Кастро мог избавиться не только от своих офицеров-связников. Устранив одного из лидеров Медельинского наркокартеля, он обрывал все свои преступные связи с колумбийскими воротилами.
В этом вопросе Эспарза видел большой перегиб, рожденный непрерывными преследованиями со стороны сразу нескольких государств. Тем не менее он написал ответ и вручил нарочному конверт со словами:
– Передай это письмо полковнику, и только ему. Съешь его, сожги, но не дай прочитать никому другому.
В этом письме Рафаэль написал, что готов оказать помощь Сальваторе Мендесу, которого называл братом. Он распорядился приготовиться к встрече 29 мая, указав в качестве взлетно-посадочной полосы поле военного аэродрома.
Видимо, отчаяние полковника Брилева было столь велико, что он встречал венесуэльский борт, совершавший регулярные рейсы на Кубу, с очередной депешей. Он вручил ее пилоту, едва тот сошел на бетонку, и не удосужился забрать, когда все же получил положительный ответ от колумбийца. То случилось 26 мая, спустя всего шесть часов после рождения девочки. Юрий Васильевич писал: «Рафаэль, неужели мы не договоримся? Разве ты не почувствовал выгоду от моей помощи? Материалам, которые ты получал своевременно, не было цены…» Уже в тот момент он был на грани сумасшествия. Он всеми силами старался выполнить приказ нерадивого начальства. Новорожденной он боялся пуще Антихриста, появившегося на свет. А приказ «об избиении младенцев» был словно отдан Иродом. Он окончательно заблудился в этих противоречиях.