Игра с огнем
Шрифт:
Когда парень, сидящий за столиком в ресторане и нервно постукивающий пальцами по бокалу с водой, сообщил все это Лиде, то она подумала, что следующими его словами будут слова о том, что он отказался от этого, потому что Лидия его дорога, но вместо этого услышала: «Прости, я не могу поступить по-другому. Я думал весь вечер и всю ночь – даже не спал, смотри, у меня мешки под глазами! – и решил, что я не могу подвести родителей. Лида, я должен это сделать. Но я все равно люблю тебя. Ты всегда будешь моей малышкой».
Почему ее не задавила эта дорогая «Мазда»?
Нет, он не бросил ее, он просто честно предупредил, что после окончания университета женится на девочке
Вспомнив это, девушка с темными волосами замедлила шаг и впилась ногтями в сумку – до боли, чтобы не дать волю чувствам прямо на людной улице. Один из темно-фиолетовых аккуратных ноготков сломался – почти под корень, но обычно переживающая по этому поводу девушка лишь равнодушно взглянула на руку и вновь опустила ее, пряча ладонь за широким ремнем сумки на плече. Этой же ладонью девушка хотела как следует отхлестать парня по щекам, но вместо этого мило улыбнулась ему и сказала с ядовитой улыбочкой:
– Здорово. Это очень вовремя.
– Что, прости? – не понял тот, ожидая, что сейчас девушка ударит его или обольет, но реакция ее была совершенно другой.
– Прости, Жень, я рада за тебя, но мы не сможем встречаться. Я нашла себе нового парня, и… сам понимаешь. Я стараюсь быть верной девочкой. По крайней мере, теперь. В общем, я хотела сказать тебе, но все боялась сделать это: у меня есть другой. Ты вовремя разорвал наши отношения. Я себя даже виноватой не чувствую. – Она заставила себя засмеяться. Терять чувство собственного достоинства Лида не собиралась.
О да, Евгений удивился, еще как, и, кажется, даже обозлился, с грохотом поставил чашку с кофе на стол и волком уставился на Лидию.
– Что ты сказала?
– Повторить? Прости, я не хотела делать тебе… больно. Не хотела говорить, – сквозь зубы произнесла Лида. – Но сегодня ты дал повод для расставания. И я рада, что все прояснилось.
За эти десять минут, что они пробыли вместе, внезапно став из близких людей совсем чужими, он возмущался и даже кричал куда больше, чем Лида. Та по большей части молчала, пила сок через длинную трубочку и орала на парня только про себя.
Напоследок темноволосая девушка достала деньги, куда больше, чем нужно было, чтобы расплатиться за сок, и аккуратно положила их около локтя разгневанного Жени с насмешливо-извиняющейся улыбкой на губах:
– Милый, мне мой новый парень не разрешает пользоваться благосклонностями других мужчин. Я сама заплачу за свой сок. Сдачи не надо.
– Лида, стой!
– Прощай.
И она вышла из ресторана, довольная тем, что сумела не унизиться перед бывшим парнем и не заплакать перед ним. Все же актрисой Лида была неплохой и разыграла почти что отличный спектакль. Почти что – потому что на самом деле ей было больно, страшно и плохо, а никакого другого парня, не разрешающего ей «пользоваться благосклонностями других мужчин», около Лиды не было. Верность значила для нее слишком много.
Девушка машинально села в автобус, мечтая оказаться дома и дать волю эмоциям – тщательно скрываемым, но по-плутониански ярким (Машка всегда говорила, что Плутон – планета сильных глубинных эмоций и не всегда положительных, а часто разрушительных), который вновь привез Лиду к стенам родного университета; она поняла, что перепутала маршруты. Раньше с ней такого не случалось.
Лида вышла из автобуса, пару
Она медленно, меланхолично стуча каблуками по асфальтированной дороге, двинулась вперед, не замечая ничего и никого. Ее целью были самые далекие лавочки, притаившиеся за шикарными изумрудными кустами. Там ее точно никто не заметит.
Лучше бы тот парень с фиолетовой тачкой действительно сбил ее.
«И что бы тогда изменилось? – сама у себя мысленно спросила Лида. – Женька все равно женился бы. И только бы я мучилась. Вот козел. Тварь, последняя тварь».
Нет, хорошо, что фиолетовое спортивное авто не причинило ей вреда и что этот парень в черных очках сдавал экзамены по вождению и получал права, а не покупал их, как это часто делают богатенькие детишки. А в том, что брюнет с умным тонким лицом – его имя Лида благополучно забыла – был представителем куда более высокой социальной прослойки, чем она сама, девушка не сомневалась.
Лида, наконец, набрела на пустую лавочку в тени, которая удобно была огорожена живой изгородью с трех сторон, и опустилась на прохладное дерево, закрыв лицо руками. Она плакала тихо и аккуратно – не потому, что она была особой малоэмоциональной, напротив, в ее душе бушевал самый настоящий ураган, а потому, что по-другому плакать она не умела, да и вообще делала это не часто, в отличие от той же Маринки, девушки более сентиментальной и более несдержанной. Учиться быть истеричкой брюнетка тоже не желала. Сейчас она желала только того, чтобы слова Женьки, которому она доверяла и на которого полагалась, оказались сном, розыгрышем или еще чем-то нереальным.
Девушка ущипнула себе чуть выше колена, сильно, как потом оказалось, до синяка, и почувствовала боль. Она не спит. Евгений не любит розыгрыши – он парень серьезный, да и не стал бы он отпускать ее просто так из ресторана, с болью глядя ей вслед. Он не шутил, он сам нервничал, хотя старался казаться бодрым и деловым. Наверное, ему тоже пришлось несладко. В его семье не принято было перечить родителям. Сначала Лида бесконечно уважала в нем это качество, и его консерватизм в некоторых вопросах, и стремление к прекрасной карьере и материальной обеспеченности, потому что ей казалось, что все эти качества Женьки в перспективе делают из него прекрасного мужа и хорошего отца. Как оказалось, прекрасным мужем-то он станет, но не ее мужем (хотя девушка замуж совсем не собиралась в ближайшие пять лет, ее все равно посещали мысли об этом) и даже теперь не ее парнем.
От этих мыслей Лида заплакала сильнее, глухо всхлипывая.
Она просидела так минут двадцать, или тридцать, а может быть, и весь час, не слыша телефонных звонков Маши, Марины и Евгения, принявшегося вдруг названивать бывшей подруге.
Постепенно слезы стали проходить.
Девушка внезапно, словно насытившись собственными подавленными и беспокойными мыслями, отняла от лица мокрые ладони, щурясь от яркого солнечного света, спешно утирая чуть дрожащими пальцами дорожки от слез, стекающие от уголков глаз к самой шее, и вытащила из сумочки зеркало, косметичку и салфетки. Она чуть пришла в себя и теперь смотрелась в зеркало, вытирая потекшую из-за обилия слез тушь. Только когда она все теми же дрожащими пальцами стала подкрашивать и без того темные ресницы, поняла, что за ее спиной сидят люди, которые могли бы стать свидетелями ее срыва. Из-за слез она не видела и не слышала их. Сколько эти двое уже здесь?