Игра с огнем
Шрифт:
Доктор Льюис прописал мне антидепрессант Эффексор. Я и без того уже был полон энергии - меня не мучили мысли о самоубийстве, и никакой депрессии тоже не было. Так что Эффексор был абсолютно ни к чему. У меня было такое ощущение, будто я на спидах сидел.
Вместе с терапевтами мы пытались разобраться, почему я со столь завидным успехом осложнял себе жизнь. Даже обратились к моему "внутреннему ребёнку". Одно упражнение заключалось в том, что я должен был писать правой рукой (после того, как мне порезали руку коньком в 13 лет, я мог писать обеими руками, но обычно предпочитал
Всё, что я писал правой рукой, было как бы от лица моего внутреннего ребёнка, который обращался ко взрослому мне. Он говорил мне: "Всё в порядке, я в полном порядке, ты всегда обо мне заботился". Благодаря этому упражнению, я мог заглянуть в свой внутренний мир, понять себя и забыть о всей херне, которая творилась в моей жизни.
По своей сути, я отзывчивый человек. Всегда стараюсь помочь слабым. Врачи пытались сделать так, чтобы я и к себе так же относился. Наше общество не учит людей любить самих себя. Этому мне пришлось учиться.
Затем я прошёл "конскую" терапию. Мы поехали на экскурсию на ферму, где было много-много лошадей. Там надо было зайти в загон к лошади. Задача - установить с ней доверительные взаимоотношения. Сначала надо просто встать напротив неё, чтобы она уловила твою энергетику или что-то в этом духе. Я ждал своей очереди и наблюдал за другими с трибуны.
Сначала все хватали лошадь за вожжи, но она упорно стояла на месте. Затем настала моя очередь. Ей-богу, я мог развернуться и пойти пешком обратно к клинике - лошадь бы ни на шаг бы от меня не отстала. Мне даже ничего делать не пришлось - она сразу стала мне доверять. К вожжам я даже не прикоснулся. Мы ходили по кругу, и периодически она клала мне голову на плечо, ласкалась и целовала меня. Ощущения непередаваемые. После этого как-то особенно верится в то, что ты хороший человек. Лошадь ведь не обманет. И если ты сам в это поверишь, то перед тобой открыты все двери.
После этого у меня был назначен курс лечения психических расстройств. Клиника располагалась в Санта Фэ и называлась Лайф Хилинг Центр. Там я установил новый рекорд по количеству посещённых семинаров анонимных алкоголиков. За месяц я, наверное, собраний 90 посетил. Один семинар проходил был в обед, а потом ещё можно было на два вечерних сходить - я ходил на все три.
Я считал своим долгом как можно быстрее привести впорядок свою жизнь - ведь я столько людей подвёл в "Рейнджерс".
Часть того, что мне там говорили, стоила внимания, а часть была полной ху**ёй. Мне сказали, что часто изменяю Веронике потому, что у меня "зависимость от секса". Меня уверяли, что это обычное явление, "когда клиент остаётся совсем один после матчей на выезде, и он при этом в ссоре со своей женой". Что ж, если это действительно так, то среди хоккеистов уйма народа страдает этой болезнью.
Чак приехал навестить меня. Он никогда не был в подобной клинике. Дэн Кронин встретил его в аэропорте, и они провели вместе полдня. Чак считал, что я один из немногих энхаэловцев, у которого возникли такие проблемы, но потом увидел, что Дэн носит с собой два мобильника, к каждому из которых подключены две линии, и они всё время звонят без перерыва... Он понял, что я далеко не одинок. Чак сказал
В клинике я познакомил Чака с одним нереально богатым чуваком. Кокаин превратил его в такого параноика, что его как-то нашли лежащим в огромной ванне в своём гигантском доме с лампой на голове, а вокруг него повсюду была разбросана кукуруза, чтобы никто не смог подойти к нему незамеченным.
У него была огромная дырка в носовом хряще, и он периодически веселил нас тем, что продевал через неё трубочку. До того, как он попал в клинику, у него была дипломатическая неприкосновенность, и он летал на частном самолёте в Колумбию за кокаином. И таких персонажей там было полно.
По условиям моего "контракта" с Реабилитационной Программой НХЛ у меня должен был быть спонсор. Там так и было написано - "Я обязуюсь найти и заниматься со своим опекуном по 12-ступенчатой программе по месту проживания".
По вторникам у нас были собрания в церкви. Меня нравились эти собрания. Там была хорошая атмосфера, собралось много потрясающих людей. Как-то раз я вышел на улицу покурить и увидел какого-то толстяка в кепке "Детройта". "Мы же в Санта Фе, - подумал я.
– Тут лёд только в стаканах существует".
Я заговорил с ним: "Как дела?". Я не стал ему представляться и спросил его: "Смотрю, за "Детройт" топишь по-чёрному?". А он мне такой: "А то! Я всей душой за "Детройт"! Обожаю Стива Айзермана!". Я протянул ему свою руку: "Ну, рад познакомиться. Я - Тео Флёри". Он чуть в обморок не упал!
"Я про тебя читал! А я всё думаю, куда это ты пропал? А ты, оказывается, вот где!", - сказал он. Я ему ответил: "Ну да, я тут в клинике на юго-востоке". Он представился. Его звали Джим Дженкинс, или кратко - Джей-Джей. Мы поговорили немного о хоккее и через некоторое время я его спросил: "Слушай, мужик, мне тут надо спонсора найти на время терапии. Не хочешь стать моим опекуном?". Он отказался. Я ушам своим не поверил: "Что значит "нет"?".
"А ты готов? Ты уверен, что ты готов?, - спросил он меня.
– Потому что я знаю таких, как ты. Очень хорошо знаю". Джим вообще на своём веку много чего повидал. Он был профессиональным гонщиком. Я вам клянусь, он был ещё е**нутей меня! Он мне рассказал, как он летел на собственном самолёте с четырьмя своими детьми, обдолбавшись квалюдом с порошком и ещё чем-то.
Они летели над Роки-Маунтис (горная цепь на Западе Северной Америки, прим. АО), а он повернулся к своему 12-летнему сыну и сказал: "Так, я всё. Дальше веди сам". И вырубился. А его сын каким-то х*ем посадил самолёт.
В итоге он согласился стать моим спонсором. На следующий день мы встретились в клинике и вместе засели за "Большую Книгу Анонимных Алкоголиков". Мы не расставались ни на минуту и всегда ходили на одни и те же собрания.
У меня был терапевт, которая пыталась помочь мне разговорами тет-а-тет. Я рассказал ей о том, как со мной обращался Грэхем, и стоило ей затронуть эту тему, как я в буквальном смысле терял сознание. Ей на полном серьёзе приходилось тормошить меня, чтобы привести в чувство.