Игра шутов
Шрифт:
А при французском дворе все замерло перед Рождеством. Денежные заботы одолевали, но в связи с наступлением зимы и с крайним недостатком средств можно было пока не думать о войне. Славу и почет искали на других поприщах: в борьбе, прыжках, ловле кольца, в турнирах на копьях и в метании дротиков, в охоте с гончими и с соколами, в стрельбе по мишени и по движущейся цели, в игре в мяч и в шары, в травле медведя и в танцах, в маскараде, когда переодевались в цыган, древних греков или арабских воинов.
Они играли в азартные игры, и пели песни, и занимались любовью беспечно и с толком. Они были знатоками во всем, что бы ни приходилось им делать.
Сам Генрих Французский отличался умеренностью, но, при всем уважении к трону, распущенность в эти праздничные дни доходила до самых крайних пределов. Избалованный молодыми придворными, которые подстрекали его на новые подвиги и наперебой подражали ему, забавник Тади Бой добился теперь и восхищения королевской семьи; согласно распоряжению короля, кто-нибудь, обыкновенно Стюарт, всегда находился рядом — в полночь ли, на заре или когда бы ни кончался день беспутного гуляки, чтобы забрать Тади Боя из кабака, поднять с пола танцевальной залы, выудить из сточной канавы и благополучно препроводить в постель. Попечение, того или иного рода, простиралось до крайности. Совершенно очаровательный, до бесчувствия пьяный, абсолютно невменяемый, он соглашался на все.
Шотландский двор наблюдал за его похождениями. Эрскины и Дженни, немного присмиревшая, молча смотрели и дивились. Королева-мать, благополучно завершив государственные переговоры, продолжала ослепительно улыбаться гостеприимным хозяевам и всячески старалась скрыть рев и топот по ту сторону занавеса, где тщеславные, наполовину подкупленные лорды ее свиты ссорились между собою, как базарные торговки. А сэр Джордж Дуглас не пожалел времени и написал королеве Франции анонимное письмо, в котором намекнул, что следовало бы пригласить ко двору некоего Ричарда, лорда Калтера. Екатерина Медичи получила его на следующий день.
День этот выдался холодным; шел мокрый снег и рано стемнело. В большой зале замка танцевали павану верхом на лошадях: всадники вились между яркими колоннами, и пламя факелов отражалось в выщербленных копытами изразцах. Цоканье подков заглушало музыку, пока пары выделывали свои па: Тади Бой, сидя боком в седле, срывал свечи с консолей одну за другой, жонглировал ими и бросал танцующим; те ловили их, обжигая пальцы, ругаясь и смеясь, пока танец не завершился среди кромешной тьмы и истерических взвизгов.
Облокотившись на резную балюстраду, король читал письмо, которое передала ему супруга, а Екатерина Медичи не сводила с причудливой сцены своих больших, выпуклых глаз.
— Не удручает ли вас такая разнузданность?
Оторвавшись от письма, король посмотрел вниз:
— Искусство, как редкий цветок, пускает корни в перегной. Думаю, в этом все дело.
— Даже когда он и вне себя, дар его свеж и необычен, — согласилась королева. — Но в последнее время мне начинает казаться, что и сам цветок поражен гнилью. Что вы станете делать с письмом?
Генрих вгляделся в листок бумаги:
— Фамилия славная. Но кто такой Ричард Кроуфорд из Калтера?
Екатерина скромно опустила ресницы:
— Я справлялась у вдовствующей королевы. Это третий барон из дома Калтеров, он обладает в Шотландии значительной властью и богатством и поддерживает юную королеву.
Она была права: Франция обещала сделать все, что в ее силах, чтобы утвердить Марию де Гиз регентшей в королевстве ее дочери. Простой здравый смысл требовал как-то учесть поданный намек и проверить, каких влиятельных людей сочла благоразумным оставить дома королева-мать и как они используют свое влияние: во зло или во благо.
Внизу с развевающимися рукавами украшенных бахромою одежд стремительно проносились всадники. Король нагнулся и щелкнул пальцами, и Тади Бой, подняв глаза, бросил ему факел одним движением запястья. Генрих поймал факел и чуть приподнял его в знак приветствия; потом повернулся и в задумчивости поднес огонь к краешку письма, написанного сэром Джорджем Дугласом.
Через три недели Робин Стюарт узнал, что ему нужно снова ехать в Ирландию, на этот раз с доверенным лицом, которому поручено привезти Кормака О'Коннора. Это ускорило наступление самого критического момента в его жизни — настал день, когда лучник осмелился противостоять Джону Стюарту д'Обиньи.
Робин Стюарт был приставлен к его милости для всяческих поручений, связанных с визитом О'Лайам-Роу. За то, как он обхаживал ирландцев, и за те особые услуги, какие он и раньше оказывал лорду д'Обиньи, Стюарт надеялся однажды получить соответствующую мзду: небольшую придворную должность, возможно, сулящую повышение; когда-нибудь позже даже чин капитана… все, что угодно, лишь бы проникнуть наконец в узкий круг влиятельных вельмож.
Это д'Обиньи вполне мог бы ему дать, но до сих пор Стюарт получал от него только деньги, да и те не в избытке. А теперь этот надутый осел, кажется, указывал — но как такое могло прийти ему в голову? — что не собирается впредь доверять Стюарту особых поручений и посылает его за границу с самой обычной миссией.
Выставив вперед свой узкий подбородок, Стюарт высказал все, что он думает по этому поводу:
— Я уже ездил в Ирландию, милорд. И, помнится, предполагалось, что я буду помогать вам во все время визита ирландцев. Кажется, я до сих пор не давал повода к недовольству.
Одна пряжка на его кирасе расстегнулась, а волосы давно следовало подстричь. Д'Обиньи заметил это, раздражаясь все больше и больше.
— Неужели? — сказал он. — Ты прохлопал их приезд в Дьеп. Ты упустил одного из них в Руане. По тебе одному известной причине ты дозволил О'Лайам-Роу спустить с привязи собаку, а потом выставил себя круглым дураком, свалившись с лошади, словно какой-нибудь мужик, и застряв в кроличьей норе. — Лорд д'Обиньи зевнул: накануне вечерний прием у короля выдался длинным и скучным. — Но в конце концов и я отчасти виноват. Для таких поручений требуется некоторая ловкость, умение вести себя, утонченность. Уверен, тебе самому станет легче, если ты вернешься к привычной службе. Когда О'Коннор приедет, я сам им займусь. Кто-нибудь из моих людей — может быть, Шоле — мне поможет.