Игра в «дурочку»
Шрифт:
В то позднее утро мы с Алексеем лежали на моей постели, прости нас, Господи, — совсем голенькие, и выясняли отношения, когда зазвучала эта настойчивая, долгая трель. Алексей схватил мою руку на лету:
— Кто это там такой упорный? Перебьется! Небось, не Москва горит! Я же тебе ещё и ещё раз говорю: кончай свои игры, тем более с огнем. Муж я тебе или не муж?
Вытерпев минуту, не больше, телефон опять затрезвонил не переставая.
— Ну и выдержка у тебя! — ехидно похвалила я. — Слава, слава Богу, что ты ещё пока не полный мой муж!
— И выдержка, и резвость суждений! — отозвался
— Ну и хвальба! Ну и пижон дешевый! — огрызнулась, но все-таки пожелание его выполнила — глянула в зеркало. Ужас и ужас! Лицо опухло так, что ушей не видать, глазки утопли, словно изюм в тесте.
— Ты прав абсолютно, — сказала. — Никакого смысла тебе, такому полноценному, хорошо побритому, брать эту уродину в жены… — И пригорюнилась, поникнув головой… Но едва опять забился в легкой истерике мой алый, как неувядающая роза, телефон, — мигом схватила трубку.
— Татьяна! — услыхала восторженный крик Маринки. — Вообрази! Я наследство получила! Не веришь? Самое настоящее!
— Откуда?
— От верблюда! Вообрази — сижу, думаю, как жить дальше с моим охламоном, у Олежки ножка выросла, а обувь сейчас сама знаешь, какая дорогая, сижу и думаю — вот бы чудо случилось, чтобы денежку найти! Наши картинки в последнее время почти не продаются. И вдруг… полкило мяса не на что купить. И вдруг!
— И сколько же ты получила замков-дворцов? Изумрудных ожерелий и бриллиантовых диадем?
— Да не знаю ещё ничего! Секретарша директора позвонила, сказала, что мне дача завещана, кроме всего… Вообрази! Мне все-все завещала Мордвинова-Табидзе, помнишь, знаменитая киноактриса? Прибегай! Все-все расскажу!
— Она что, твоя родня? Ты никогда мне не говорила…
— Нисколько не родня. Но вот же… Ей знаешь сколько было? Девяносто! Между нами — пропасть. Но завещание именно на меня. Фантастика!
— А что твой ненаглядный? На него б и вылила первый ушат восторгов-удивлений, — посоветовала я.
— Где, где… в отключке, в запое, известное дело… «зеленый период», «никто меня не понимает»… Придешь?
— Подумаю, — и положила трубку, а Алексею сказала назидательно: — Не мни, все-таки, из себя уж очень-то. Жизнь переменчива. Вон у Маринки не было ни гроша и вдруг наследство на голову свалилось. Значит, вполне может случиться и так: выйду я сейчас со своим раздутым лицом под кленовую сень и встретит меня принц Чарлз с белым «линкольном» и скажет: «Люблю тебя безумно!» И останешься ты ни при чем со своим скальпелем и «жигуленком» доисторической модели.
— Тебя, выходит, мой старикашка-«жигуленок» напрягает? — поинтересовался с железом в голосе, прищурив синие глаза.
— Ну извелась прямо! И что ты не Киркоров! И не какой-либо хоть завалящий Копперфильд!
— Мы что, вот-вот поссоримся? — его темные брови сошлись в одну литую полосу.
— А чего нет! — понеслась я через кочки куда глаза глядят. — Еще в загс не сбегали, а ты уже готов посадить меня в банку с формалином, от жизни отгородить!
— Дурочка! — начал, было, он восславлять по новой роль мужского рассудка в жизни женщины. — Надо же кому-то из двоих не витать в облаках…
И тут опять телефон,
— Оказывается, эта Мордвинова-Табидзе не сама по себе умерла, она задохнулась при пожаре..
— Кто тебе это сказал?
— Позвонил какой-то Борис Владимирович Сливкин. И сказал, что она сгорела.
— Как? — не поверила я. — В Доме ветеранов работников искусств? Что, весь Дом сгорел?
— Он только сказал, что она сгорела, задохнулась, и что она ему дачу свою подарила, а он её передарил… И что он улетает по делам в Бразилию. Месяц назад подарила.
— Сколько событий стразу! Чепуха какая-то… Зачем, интересно, девяностолетней старухе продавать дачу? И как он узнал твой телефон?
— Не знаю. Он знает, что завещание написано на меня.
— Может, он её родственник?
— Говорит, нет. А сгорела она ещё две недели назад.
— И только сегодня тебе сообщили про завещание? И объявился это Сливкин? Темное дело, Маринка… темноватое…
— Вот я и говорю — приходи, у меня Олежек приболел, а то бы я сама примчалась. Вот ещё что: Мордвинову уже похоронили. Говорят, морг распорядился… Еще он, этот Сливкин, сказал, что у Мордвиновой есть ценные вещи. Так я тебя жду!
— Через час буду.
— Еще во что-то решила ввязаться? — спросил Алексей и поглядел на меня сквозь дым сигареты.
— Ох! — вздохнула я от всего сердца. — Ну что поделаешь, если так складывается жизнь! Ну ты у меня на сегодня здоровенький, бодренький, а там молодая женщина с больным ребенком, с мужем в запое, с какой-то дикой историей… Представь — ей позвонили из Дома ветеранов работников искусств, сказали, что умерла актриса Мордвинова и оставила по завещанию все ей, все имущество, и даже какие-то драгоценности. А через несколько минут ей звонит некто Сливкин и сообщает, что актриса не своей смертью умерла, что она сгорела прямо там, в этом Доме… Согласись, странная история. Уголовщиной пахнет даже на мой дилетантский взгляд. А вдруг и Маринке чем-то это все грозит? Сам знаешь, какое время и почем человеческая жизнь… Между прочим, мне очень нравится цвет своего «жигуленка»… Я разве тебе об этом не успела сказать? И разве бы он стоял сейчас так терпеливо под моим окном, если бы я была другая? Не думаю. Учти, умник-разумник, я и храбрая, ко всему прочему, и отзывчивая. Ты только сказал: «Хочу видеть!» — я сейчас же: «Давай!» Хотя брат мой Митька мог заявиться в самый ответственный момент. И мать могла… Ну Митька-то ладно, сам ещё молодой и потому снисходительный. Но мать вряд ли одобрила бы моральное падение своей дочери, которая без загсовой печати занимается любовью. Да прямо в своей девичьей постели!
— Все ясно, — отозвался Алексей, ткнул недокуренную сигарету в пепельницу, отхлебнул чаю из любимой своей большой кружки, сиреневой в белый горошек. — Все ясно. Завелась. Теперь не остановить. Авантюристка ты, Татьяна… Из одной сомнительной истории — в другую. Про бюллетень забыла? Тебе его ведь не зря дали. Чтоб отсиделась, отлежалась… Простудиться можешь, а это тебе совсем ни к чему.
— Так ведь тепло! Солнышко светит!
— Что не помешало тебе, однако, подцепить на рынке какую-то заразу.