Игра в гестапо
Шрифт:
Подтверждая свою репутацию, перевернутый Стив под новые аплодисменты толпы фанатов на руках подобрался к ближайшему уличному прилавку с огромной надписью «Горячие сосиски». Из кармана комика едва ли не сам собой выпорхнул зеленый бумажный прямоугольничек и лег на прилавок.
– Гамбургер, пли-из, – проговорил Махони и дружелюбно задрыгал ногой.
Это был воистину смертельный номер. Возможно, здешние сосиски и не уступали американским или даже просто были американскими, зато уж ядовито-оранжевый кетчуп был почти наверняка наш местный и просроченный. Сравнительно недавно Курочкин – как консультант
Оказавшись в самом центре весело гомонящей уличной толпы, заполошная торговая тетка в бело-сером халате машинально сгребла доллар, сляпала из подручных средств гамбургер по-русски, после чего стала искать протянутую руку покупателя – дабы вручить образец уличной московской еды.
Голливудский комик вновь дрыгнул свободной ногой, уже далеко не так уверенно, как прежде.
Телевизор не мог передать запаха и вкуса, но американцу, по счастью, хватило одного только цвета. Оператор крупным планом показал страшную оранжевую начинку булочки с сосиской, затем – вытаращенные глаза перевернутого Стива Махони.
– Ноу! – с ужасом произнесла голова комика и приняла нормальное положение: перекошенный рот – внизу, вставшие дыбом волосы – наверху. – Ноу! Сорри! Итс импоссибл!…
– Мистер Махони сказал, что он… это… в полном восторге от Москвы и москвичей, – меланхолично перевел хриплый закадровый комментатор. – Но он очень торопится…
Дмитрий Олегович подивился экспрессивности английского языка, но порадовался за комика Стива. Шутки шутками, но тому все-таки хватило мудрости под благовидным предлогом отказаться от пищевого эксперимента на себе.
Увы, самому Курочкину в эти минуты приходилось экспериментировать. В несколько иной области, хотя и в близкой. По последствиям. Толстому штырю с пружиной в конечном счете нашлось свое место. Немного посопротивлявшись нажиму, обе детали дали себя уговорить и встали в подходящий по размеру паз, а матово блестящая крышка даже согласилась прикрыть их сверху.
Теперь оставались мелочи.
Два похожих друг на друга рифленых чехла с продолговатыми прорезями были просто созданы для того, чтобы обнимать одинокий ствол справа и слева. Дмитрий Олегович скоро разобрался, где у винтовки право, где лево, и, прилаживая чехлы, ошибся всего пару раз. «Прекрасный результат для неофита! – с гордостью подумал он. – Интересно, сколько времени затратил бы ваш хваленый Карлос Кугель для приготовления простенького физиологического раствора? Вот так, без тренировки, а? Молчите, господа? Нечего сказать, да?…»
Неизвестно, каких господ имел в виду Курочкин. Но если американских, то им было что сказать. По крайней мере, одному.
Под возбужденный шум толпы поклонников на телеэкране возник герой дня – любимец публики в лихо заломленной ковбойской шляпе. Это был абсолютный рекорд по популярности: сериал «Трудная смерть» смотрел каждый второй, причем каждый первый хотя бы знал о его существовании.
– Ше-риф! Ше-риф!! – скандировала толпа.
Госсекретарь мистер Ламберт и премьер-министр Миронов умно сгруппировались
Что касается самого героя, то он с профессиональной сноровкой купался в лучах славы. Собственно, Брюса как такового здесь не было. Улыбался, кланялся толпе и размахивал ковбойской шляпой шериф из фильма про трудную смерть. Актеру не было особой надобности становиться самим собой.
Насладившись овацией, Боур-шериф приветственно поднял руку – и толпа поклонников вмиг затихла. Курочкин у телеэкрана рассеянно вертел в руках винтовочный магазин с двумя патронами, догадываясь, что сейчас московскую публику ожидает экспромт. Заготовленный, понятно, еще в Лос-Анджелесе.
На лице актера возникла гримаса, знакомая миллионам. Рука актера плавно двинулась вверх, сжимая невидимый кольт.
Если госсекретарь мистер Ламберт заучивал по-русски целую фразу, то Брюсу Боуру оказалось достаточно знать всего лишь два слова.
– Харотший уиндеец… – мягко выговорила кинозвезда и сделала паузу.
– …мертвый! индеец!! – в восторге прокричала толпа, завершая любимую фразу киношерифа.
С неожиданным щелчком магазин в руках Курочкина сам нашел свое родное место позади рукоятки с курком и стал там, как влитой. Ящик с деталями опустел, сборка закончилась.
Теперь следовало сделать еще одно малоприятное дело – и можно ждать гостей. Согласно распорядку.
– Входите, входите!…
Открывая дверь гостям, Курочкин более всего боялся случайно выпустить из рук тяжелую и холодную, как уснувшая рыба, винтовку. Держать ее на вытянутых руках было не очень-то легко.
– Позвольте, – в замешательстве проговорил серебристый хек, опасливо глядя на дуло, – что все это значит?
Дуло – первое, что увидела троица гостей, переступив порог квартиры на восьмом этаже. По плану, минута в минуту. Курочкин оценил точность.
– Ровным счетом ничего не значит, – успокоил он вошедших.
Оказывается, целить в людей, из заряженного оружия – не такое уж кошмарное занятие, как представлялось Дмитрию Олеговичу раньше. Особенно когда твердо знаешь, что все равно не выстрелишь. Впрочем, о последнем никому, кроме Курочкина, знать было необязательно. И даже нежелательно.
– Как понять ваше «ничего»? – подозрительно спросил наодеколоненный, в свою очередь косясь на ствол. – По расписанию вы должны быть сейчас в Главной комнате… И потом, куда подевались наши ребята?…
Третий из вошедших пока не произнес ни слова. Единственный из всех троих, он был в изящной черной полумаске. Как будто бы он заехал сюда ненароком, по пути на карнавал.
– Расписание не догма, – любезно объяснил Курочкин. – А руководство к моим действиям. Я внес в него коррективы… Довольны?
Пахнущий одеколоном господин был вовсе не доволен.
– Но где мальчики? – не отставал он. – И почему вы нас…
Работодатели Сорок Восьмого все же были интеллигентными господами. Даже у Дмитрия Олеговича язык бы не повернулся обозвать четырех бугаев мальчиками. Разве что в шутку. Однако гости едва ли сейчас расположены были к юмору. Они были еще не напуганы, но уже озадачены.