Игра в имитацию
Шрифт:
Насмерть перепуганная Дивина визжит от ужаса, а Уэнсдэй… Уэнсдэй не чувствует ничего. В груди холодной волной разливается бессильное опустошение, сковывающее внутренности толстой коркой льда.
Вот только рациональное мышление внезапно оживает, заставляя задать вслух единственный интересующий её вопрос.
— Как… Как ты нашёл это место? — её голос звучит совсем хрипло и очень тихо. Аддамс даже не совсем уверена, что Торп способен её сейчас услышать.
Но он слышит.
Отстраняется от обмякшего и наверняка уже мёртвого Ласлоу,
— Твой браслет. В нём был маячок. Сразу он не сработал. Бункер слишком глубоко. Видимо, сегодня его вынесли на поверхность.
Короткие отрывистые фразы срываются с его губ словно остро заточенные кинжалы, летящие аккурат в центр мишени. Вот только мишенью оказалась сама Уэнсдэй. Вместе со всеми её идиотскими чувствами к этому человеку, который без тени сомнений подставил её под удар. Сделал живой приманкой. Жалкой наживкой в собственной игре.
Ей вдруг становится смешно.
Самообладание неизбежно подводит.
Аддамс откидывается назад на спину, уставившись невидящим взглядом в низкий бетонный потолок — и начинает смеяться в голос, даже не стараясь себя сдерживать.
Oh merda, а ведь он был прав. Во всём прав.
Она действительно непроходимая идиотка.
— Уэнс… — голос Торпа звучит так сдавленно, словно ему тяжело говорить. Словно он искренне сожалеет. Какая потрясающая филигранная ложь. — Клянусь, я не знал, что так будет. Это была просто подстраховка. Я не знал наверняка, что они в самом деле решат тебя похитить… Я хотел тебя защитить.
Ей хочется сказать, чтобы он немедленно заткнулся.
Что все его громкие слова — пустой звук.
Что никакие извинения и клятвы уже не исправят случившееся.
Что даже в самых страшных ночных кошмарах он не сможет себе представить, что ей пришлось пережить в этих стенах.
Но все упрёки застревают в горле, и наружу вырывается только истерический хохот.
— Уэнсдэй! — лжепрофессор подскакивает к ней и падает на колени, обеими руками схватившись за испачканную в крови хрупкую ладонь. — Прошу тебя, будь благоразумна. Пойми, у меня не было иного выбора.
— Выбор был, — непостижимым образом ей всё-таки удаётся облечь хаотично роящиеся мысли в слова. — Ты мог сказать мне.
А потом Аддамс резко дёргает рукой, вырывая свою ладонь из цепкого захвата мужских пальцев, и разрывает зрительный контакт, не желая больше тонуть в этой болотной трясине.
— Никогда больше не смей ко мне прикасаться. Не смей со мной разговаривать. Не смей даже приближаться ко мне. Я тебя ненавижу.
Такая длинная фраза становится последней каплей — силы неизбежно покидают, голова кружится, сознание плывёт и туманится.
Уже почти отключившись, она смутно слышит топот приближающихся шагов и разговоры полицейских, а потом наступает темнота. И тишина.
========== Часть 16 ==========
Комментарий
Саундтрек:
Broken Back — Survive
Приятного чтения!
В больничной палате тихо и уныло.
А ещё настолько удушающе пахнет медикаментами, что Уэнсдэй начинает казаться, будто этот резкий аромат намертво въелся в волосы и под кожу. Она здесь уже больше недели, и время тянется невыносимо медленно, словно нарочно затормозило свой ход.
В самый первый день, когда она пришла в себя в окружении стерильно-белых простыней и капельниц, Аддамс едва помнила случившееся. Очевидно, сработали какие-то защитные механизмы мозга, напрочь вычеркнувшие из памяти жуткий бетонный мешок с тремя клетками. О том, что она действительно провела в плену у семейки чокнутых маньяков без малого трое суток, свидетельствовали только многочисленные травмы. Сотрясение мозга средней степени тяжести, туго перебинтованное бедро, лангетка на правом запястье и два огромных чернильных синяка, которые расцвели под обоими глазами из-за сильного ушиба переносицы. К огромному облегчению, перелом носовой перегородки не подтвердился. Рана от осколка на бедре тоже оказалась относительно безобидной, жизненно важные сосуды не были задеты, но несколько швов всё-таки наложили.
Первое, что увидела Уэнсдэй, с трудом разлепив отяжелевшие веки — мирно спящую Энид. Подруга трогательно свернулась клубочком в углу низкого и явно неудобного диванчика, накрывшись больничным халатом и устроив голову на сгибе локтя.
За приподнятыми наполовину жалюзи стояла кромешная темнота безлунной ночи, поэтому блондинка спала очень крепко — Аддамс пришлось трижды позвать её по имени, прежде чем Синклер начала шевелиться и осоловело моргать. А секундой позже резко вскинула голову, встрепенулась всем телом, сбрасывая оковы Морфея, и воззрилась на соседку с таким ошарашенным видом, словно Уэнсдэй только что воскресла из мёртвых. А потом надрывно всхлипнула, стремглав рванула к больничной койке и заключила подругу в кольцо удушающих объятий.
Из длинного диалога с блондинкой, поминутно перемежающегося слезами и причитаниями, Аддамс узнала, что в тот роковой вечер Синклер забила тревогу уже после полуночи.
А когда пришла в их комнату и обнаружила в одном из ящиков стола ту самую угрозу, сразу же помчалась прямиком в полицейский участок. Удивительно, но шериф Галпин отнёсся к отчаянно паникующей девушке с неожиданным участием — напоил чаем и клятвенно заверил, что полиция сделает всё возможное, чтобы отыскать Уэнсдэй.
А потом набрал номер Торпа.
Лжепрофессор примчался в участок прямо из больницы, даже не потрудившись сменить домашнюю пижаму на более подходящую одежду. Их разговора Энид почти не слышала, но диалог вышел эмоциональным — детектив и шериф о чём-то долго спорили на повышенных тонах, заперевшись в кабинете последнего. Кажется, Ксавье настаивал, что Роуэна необходимо немедленно взять под стражу и подвергнуть жёсткому допросу. Галпин же выражал опасения, что сообщник маньяка может испугаться и в панике сотворить непоправимое.