Игра в Иную Реальность. Хранитель
Шрифт:
Часть II
Сон
Пролог
Сентябрь 1987. Москва
– Мама, пожалуйста, зайди в дом первой и включи свет… Мне страшно… Там… кто-то есть… Я знаю… Я так чувствую… В этом доме живут… призраки…
– Алиса, самый лучший способ прогнать страх – шагнуть ему навстречу и убедиться на собственном опыте, что он – всего лишь плод твоего воображения. Ты должна переступить порог дома первой, чтобы победить свой страх, иначе однажды он победит тебя. Призраков не существует, Алиса…
Я зажмуриваюсь и…
…шагаю…
…навстречу…
Февраль 2010. Милан
Раннее-раннее утро. Солнце только что взошло. Город ещё не проснулся. Толпы туристов не успели наводнить соборную площадь. Тихо-тихо. Едва слышны всплески волн у пристани.
Мы подходим к воде. Здесь множество лодок и всего один лодочник, с которым Он договорился накануне. Лодочник молча приветствует нас кивком головы. Они шагают в лодку, та медленно отчаливает от берега.
Море светло-зелёно-голубого цвета. Я люблю море. И этот Город-на-Воде – мой самый любимый город на свете.
Вдали виднеются очертания островка с колокольней и собором. В туманной дымке. Я никогда не была на том острове. Что там находится? Как он называется? Почему они везут меня сначала туда? Я знаю, что после они поплывут левее, в конечный пункт назначения.
Лодка отплывает всё дальше и дальше.
Молчаливый угрюмый лодочник и Он. В Чёрном. С седыми, почти совершенно белыми, волосами. Подобно скале, Он стоит спиной ко мне в хвосте лодки и смотрит в даль, на тот островок.
Я отчего-то чувствую необычайную лёгкость. Освобождения. Ничего же почти и не изменилось. Разве что раньше я не умела ходить вот так по воде… И ещё – я почему-то совсем не понимаю, как я здесь оказалась… Какое сегодня число? Месяц? Год?..
Я хорошо помню, кто я, и всё, что было со мной когда-то. Но никак не могу вспомнить своё «вчера», «позавчера»… Что произошло? Почему никого больше нет? И ничего больше нет – ни венков, ни цветов, только я и они… Мне, наверное, страшно всё это вспоминать…
Сан-Марко уже далеко…
Я следую за лодкой, за ними, за собственным телом… Мне интересно: они будут бросать его в воду, развеют по ветру или отвезут на кладбище? Оно там – в мешке, или в гробу, или
Я пытаюсь заглянуть внутрь лодки – тщетно… Возможно, мне страшно посмотреть на себя со стороны…
Поэтому я смотрю на Него, в Чёрном, с седыми, почти белыми, волосами. Мне так хочется Его обнять… По-земному… Руками… И я кричу изо всех сил:
– Обернись! Пожалуйста! Посмотри же, я – здесь!!! Я люблю тебя!!!
Но Он не слышит… Не слышит… Не слышит…
Мы уже почти доплываем до неизвестного мне островка…
И тут звонит телефон. Я ещё сплю и во сне ругаюсь на того, кто смеет меня отвлекать в столь безумно интересный момент. Я пытаюсь всеми силами «удержаться» там, в Венеции, во сне. Но телефон здесь, в Милане, в отеле, звонит столь настойчиво и долго, что мне хочется закричать: «Прекратите же меня будить! Дайте досмотреть до конца! Я должна понять, что произошло! Разглядеть этого седого Человека в Чёрном! Куда меня в итоге отвезут?!»
Но телефон сильнее меня. Я срываюсь с волн, открываю глаза, поднимаю трубку.
– Алиса, ты ещё спишь?! Через полчаса мы ждём тебя в машине. Поедем на выставку вместе.
Я произношу: «Хорошо…», вешаю трубку и, с грустью от недосмотренного, направляюсь в ванную.
«В спокойствии прикрытых век – Любовь, достигшая предела… Я помню: Чёрный Человек моё – увозит в лодке – тело. Нет никаких знакомых лиц, ни церемонии прощанья – безмолвно кружит стая птиц, тома стихов – как завещанье. В туманной дымке – острова, всё дальше – мостики и крыши… Кричу Ему, что я – жива! Но Он как будто бы не слышит – молчит… Не знаю я: КТО ОН? И сколько минуло мне вёсен?.. Привычный шум прибрежных волн едва нарушат всплески вёсел. Какая странная печаль: и песни томных гондольеров, и карнавальный бог – февраль, и всё, что было здесь, – химера. А я осталась… Я – жива! Там – тело, сброшенное платьем! Всё дальше, дальше острова, всё ближе – Вечности объятья… Его Венеция навек в мой Судный День осиротела… КТО ОН, тот Чёрный Человек, на лодке увозящий тело?»
Глава 1
Октябрь 1987. Москва
– Алиса, что ты там всё время пишешь?
Я протягиваю маме тонкую зелёную тетрадку в клеточку. Она перелистывает её, рассматривая мой детский корявый почерк, и удивлённо восклицает:
– Это ТВОИ стихи? Ты пишешь стихи?!
Я молча киваю и улыбаюсь. Мама мрачнеет и строгим голосом категорично произносит:
– Ты не должна больше этого делать.
– Почему? – удивляюсь я.
Она долго молчит, будто сканируя моё будущее, а потом выносит свой безжалостный вердикт, срываясь чуть ли не на крик, приводя в пример тех, чьи имена мне ещё совершенно ни о чём не говорят:
– Нет! Нет!! Нет!!! Ты не будешь писать стихов!!! У всех поэтов – страшные судьбы! Большинство из них влачат нищенское существование, их жизнь полна трагедий, они заканчивают жизнь самоубийством!!! Цветаева, Маяковский, Есенин! Ахматова искала любви, но так и не нашла, как, впрочем, и Блок! Я не хочу, чтобы ты убила себя! Нет, Алиса! Ты больше никогда не будешь писать стихов! Никогда!!!
Мама уходит из комнаты. Я закусываю губу, чтобы сдержаться и не заплакать от обиды, но слёзы вот-вот хлынут из глаз, и руки судорожно разрывают тетрадку на мелкие кусочки.