Игра в кино (сборник)
Шрифт:
Выбравшись по якорной цепи на баржу и отряхнувшись от воды, Гурьянов лег на палубу рядом с Фенькой, растянулся раскованно.
– Мить, – сказал Фенька, глядя на отходивший от причала туристический лайнер. – Давай домой не поедем, а? Как приказ выйдет – сразу на Север. Чего мне к тетке ехать?
– Тебе к тетке, а мне к матери, – сказал Гурьянов, тоже глядя на красавец теплоход.
– Митя, а ты… – осторожно сказал майор. – Ты не думал на сверхсрочную остаться?
– Как это? – удивился Гурьянов, и все остальные
– А так, – сказал майор. – У нас, в школе собаководства. Звание получишь, квартиру. Я ходатайство напишу.
– Да вы что! – усмехнулся Гурьянов. – Нет, мне погулять надо, домой съездить.
– А ты съезди. Съезди и назад. Ты сейчас не решай, подумай.
Низко и призывно прогудел теплоход. Фенька, Гурьянов и остальные поглядели на него. Неслышно и невесомо скользя по сиренево-вечерней воде, расцвеченный огнями и музыкой огромный туристический лайнер шел мимо них к выходу в открытое море.
Кирзовые ботинки увязали в теплом желтом песке и крошеном ракушечнике. По черноморскому пляжу шел комендантский патруль – красивый молоденький лейтенант с тонкими усиками, сержант Гурьянов и ефрейтор Бурков. На рукавах, повыше локтя, красные повязки. А вокруг – лежбище курортников в разгар бархатного сезона, блондинки, брюнетки, визг транзисторов, шлепки по волейбольному мячу.
Лейтенант, приглядываясь в основном к женскому контингенту, увидел все же на песке и чью-то военную форму, подошел к загоравшему хозяину.
– Комендантский патруль. Вашу увольнительную.
Компания девушек то ли случайно, то ли заигрывая с лейтенантом, угодила в них цветным мячом, и Гурьянов уже хотел носком ботинка послать им мяч обратно, но тут увидел: в стороне, под брезентовым тентом, рядом с пляжной палаткой стоят голубой «жигуленок», две красные «Явы» и два мотороллера. И здесь же, возле палатки, та самая девушка, которая мчалась тогда на мотороллере по шоссе. Сейчас она устало гонялась за молодым пятнисто-серым догом. Дог, по-щенячьи играя, таскал в зубах ее босоножку, дразнил, подпускал девушку совсем близко, припадая мордой к земле и выжидая, когда она подойдет ближе, а затем легко, одним прыжком отскакивал в сторону и мчался по кругу, кося хитрыми желтыми глазами. Он был поджар и породист, этот годовалый дог, но была в его прыжках и беге какая-то кургузость – задние лапы он ставил чуть шире передних и не разгибал до конца.
– Отдай! – звала его девушка. – Атлас, ну отдай!
В легком купальнике, с персиковым загаром, распущенными волосами и чуть влажными губами она была так красива, что даже лейтенант застыл на месте. Звали девушку Люсей, но Гурьянов узнает ее имя несколько позже.
С моря, на ходу обтираясь полотенцами, шли к этой палатке парни и девушки Люсиной компании.
Наконец Люся поймала дога за ошейник – или дог позволил себя поймать – и стала отнимать босоножку,
– Отдай! Я кому сказала!
Гурьянов подошел, наклонился к собаке, одной рукой взял босоножку совсем рядом с зубами дога, а другой рукой отвернул догу ухо и несильно дунул в него. Челюсть у собаки тут же разжалась, Гурьянов протянул босоножку хозяйке, сказал хмуро:
– У вас дома паркет?
– Что? – изумилась она такому вопросу.
– Я говорю, паркет у вас дома. Ноги кобелю паркетом испортили.
– Правда? Это из-за паркета?
– От паркета, барышня, это у нас любой знает, – некстати втерся лейтенант. – А вы местная?
Она смерила его взглядом от усиков до ботинок.
– Нет, барин, московская. Сорок градусов. – И поглядела на Гурьянова. – А вылечить можно?
– Можно, только бегать с ним надо помногу… – начал было он, но лейтенант опять вмешался:
– Вы к нам приходите, в военгородок. И побегаем, и вылечим. – И с нахальной улыбочкой заглянул ей в глаза, тронул свой усик. – Вас как зовут?
Люся психанула – по глазам было видно. Но сдержалась, сказала спокойно:
– Может, вам пойти водички попить, а? Холодной.
Полуденное солнце било сквозь рыжеющую резную зелень осенних каштанов. По солнечно-тенистому шоссе весело, метровыми скачками мчался молодой пятнисто-серый дог. Он принял игру, он догонял «Яву». Вела «Яву» Люся, а Гурьянов сидел сзади, держал ее в обхват за плечи.
– Атлас! – звала она ликующую от радости бега собаку. – Атлас! Он устал уже, Митя.
– Ничего, ничего, – вполоборота отвечал Гурьянов. – Так каждый день надо, километров по десять.
– Он так ноги протянет!
– Не протянет. Вытянет.
Ветер парусиново бил в лица, и весь этот день запомнился как один радостный и непрерывный мотив. Мимо летели санатории, пляжи, платаны, а сзади, за ними – сквозь пятнисто-солнечную плоть морского воздуха, асфальта, зелени – молодой взбрыкивающий дог.
– Атлас!..
Транзисторный приемник, висевший, как фотоаппарат, у Люси через плечо, голосом «Песняров» или еще кого-то популярного пел о юности, о том, что она всесильна, что ей все по плечу и что весь мир принадлежит молодым, как спелое яблоко, которое только нужно достать с ветки…
– «Кис» или «мяу»?
– «Мяу»!
Под хохот и визг вся Люсина компания играла на пляже в поцелуи, и все по очереди целовались друг с другом – запросто, без стеснения, но Гурьянов не принимал участия в игре, хотя Люся пробовала чуть не насильно затащить его.
– Ну, пойдем!
– Не хочу, – упирался он.
– Почему? – удивлялась Люся.
– Ну, не хочу, и все.
– А хочешь, я тебя так поцелую?
– Нет.
– Не хочешь? – Похоже, ее это даже задело. – Чудак!