Игра в наперстки
Шрифт:
Дарья выглядела такой довольной, как будто ей вот-вот вручат Нобелевскую премию. Гуров проверил, нет ли сообщений от Крячко, и решил позвонить ему сам. Почему-то молчание из госпиталя уже стало казаться ему зловещим знаком.
– Что у нас плохого? – спросил Гуров, когда напарник взял трубку.
– Пытаемся успокоить панику. Народ массово пытается сбежать из госпиталя, но лучше, чтобы они оставались все на одном месте. Жанна изображает самую главную жертву и выдала одну очень интересную вещь. Нужно будет проверить.
– Что?
– Наш поэт подозревался в насилии. Подозрение с него сняли,
– Будем проверять. Мы тут нашли следы того, что яд делали тут. Ну, вернее, наш релаксант.
– А камеры?
– Смотрят, – коротко ответил Гуров.
Но, как оказалось, подсобка находилась в слепой зоне. А если отмотать назад, то по этому коридору проходили почти все.
– Нужно сработать на этой панике. От страха люди начнут вспоминать даже то, чего не было, но может сработать случайный эффект, когда зацепятся нужные воспоминания.
Рассолкин кивнул и щелкнул пальцами:
– Точно. Вот что я еще вспомнил: Анна говорила, что она похоронила трех мужей. В пьяном пылу это звучало немного почти как хвастовство, что вот, столько мужчин ее любили, что после развода оставили ей все, что только можно было. А она еще и наследство получила. Кажется, один или двое мужей оставили на нее завещание, – консультант поморщился. – Честно говоря, не очень приятная тема, но, если честно, я не успел проверить.
– Это было в ее личном деле, – вспомнил Гуров. – Может быть, это и роднит наших убитых? То, что у них в прошлом были какие-то пятна преступного характера.
Лев посмотрел перед собой, не видя того, что было. Он все никак не мог понять, что в этом деле не так. Оно было каким-то слишком кинематографичным. Не хватало только тревожного саундтрека, горничной, дворецкого… Что-то вертелось на закорках памяти. Лев пошел вперед, прошелся по саду, посмотрел на веранду, которую продолжали красить.
– А зачем вы красите ее сейчас? Неужели после конвента беседку настолько испачкали?
– Да тут, видимо, хорошо погуляли, и кто-то исписал стену надписями вроде «Ты – следующий», – сказал директор санатория.
Гуров приподнял брови:
– А фотографии сохранились?
– Да.
– Почему не доложили?
Директор немного смутился:
– Да закрутился. Подумал, что кто-то из поселковых хулиганит. У нас тут война небольшая была с местными. Санаторий старый, и его очень хотят перестроить под современный отель, рядом же водохранилище, территория очень лакомая. Приходится держаться из последних сил.
– Что еще вы забыли нам сказать? – спросил Гуров, не давая увести себя в бездну разговоров о переделе собственности.
Директор пожал плечами. Тут его снова кто-то дернул, и, извинившись, он убежал по своим делам.
Гуров запросил дела всех сотрудников санатория. Не только тех, кто работал в тот день. Ведь не зря же они сюда приехали. Все явно началось тут. Значит, нужно искать следы, пока у них было время и пока не произошло новое
– У нас сторож пропал, – сказал директор санатория, возвращаясь все на той же крейсерской скорости. – Два дня никто найти не может. На телефон не отзывается, но он номера меняет очень часто. Не знаю, откуда симки берет.
Гуров приподнял брови:
– А почему не позвонили сразу?
– Да он и раньше часто уходил в запой, и бывало, что мы его по несколько дней не видели, – вздохнул директор. – Он так-то неплохой человек, кандидат наук, правда никто точно не знает каких, так и зовут его все – Кандидат. Но пару лет назад у него произошла какая-то странная история в семье, у нас не принято лезть настолько глубоко в души.
– А где его личное дело?
Дело нашлось в отделе кадров. Ну, как дело… Так, несколько бумажек. Но их было достаточно, чтобы найти его документы, пробив по всем базам Главка.
И вот уже теперь можно было ехать в Главк. Рассолкина по пути завезли домой: консультанту было не очень хорошо. Он, как признался, был на капельницах с тех пор, как его выписали из госпиталя.
– Кажется, химика мы нашли, – Крячко положил трубку после доклада техников и посмотрел на напарника.
Гуров хмуро кивнул. Только время потеряли. Получается, что он все время был у них под носом. Тихий и незаметный, вечно пьяный или в похмелье охранник. Вот тот, кто точно знает расположение камер, кого никто не замечает и кто точно знает время заезда, отъезда и начала всех экскурсий гостей. И все они у него перед глазами.
Лев еще раз посмотрел на фотографию из дела охранника и сравнил с фото с камер наблюдения санатория. На фотографиях из личного дела и с кафедры университета на них смотрел типичный профессор. Умный взгляд, короткая аккуратная стрижка, седые волосы, очки, торчащие из кармана пиджака. Традиционная «интеллектуальная» бородка. Вот, кстати, интересно: кто ввел моду на такие бородки у профессорско-преподавательского состава? Может быть, молодые ученые, когда думали, что без такого украшения на лице они будут выглядеть несолидно? Но тем не менее вот он. Варген Георгиевич Кабаридзе.
Личность настолько выдающаяся, что часть его деятельности была засекречена. Все пошло плохо после последней чеченской кампании. Согласно материалам личного дела, Варген был замечен в связях с боевиками, которые шантажировали его сыном, но сразу поймать профессора не успели. Гуров еще раз просмотрел все, что дали ему техники, и понял, что дело было шито белыми нитками. Кому-то очень не хотелось разбираться в обстоятельствах и в частности в том, зачем Кабаридзе-младший отправился на войну. Вернули его, молодого мужчину, уже глубоким инвалидом. Сын Варгена покончил с собой три года назад. Варген все это время находился в тюрьме, куда попал после возвращения сына. Дело его долго тянулось, официальное обвинение было предъявлено, но адвокат подал апелляцию, и в конце концов его выпустили. Но только ни сына, ни дома у него уже не было. Кабаридзе разочаровался в науке и стал работать где попало.