Игра в поддавки
Шрифт:
Длинная толстая игла прошила одежду Тополя, пронзила кожу, и вот уже кровь разнесла по организму моего товарища вещества, способные поставить на ноги и быка. Спасибо некробиотику Трофиму — снабжает меня новейшими лекарствами. Небесплатно, конечно.
— Что здесь происходит, нах? — спросил Тополь.
— Широко простирает химия руки свои в дела человеческие, — ответил я, облегченно откидываясь назад.
— Что ты сказал?
— Это не я сказал. Это химик Менделеев.
К Мертвому городу мы подошли уже в сумерках, усталые,
Тополь прихрамывал — от усталости это с ним бывало.
Я думал над тем, что с бюрером-то, в сущности, нехорошо получилось. Шел себе бюрер по своим делам… Может, его Хозяева Зоны куда-то послали… Или темные сталкеры…
Шел он, значит. А Тополь в него зачем-то выстрелил.
В такой юридической оптике все дальнейшие действия мутанта представляются самообороной. А все наши действия… хм… с формулировками я затруднялся, но на душе было как-то нехорошо.
Еще у меня голова болела. Так, что туши свет. Боль пульсировала в голове, мигала, как праздничная гирлянда. Глазам было больно глядеть. Во рту стояла такая сухость, словно я дня три не брал в рот ни капли воды. В общем, типичная радость под названием «остаточная акклиматизация».
— Где ночевать будем? — спросил Тополь, не отрывая взгляда со своего датчика аномалий.
— А что, варианты есть? — удивился я.
— Есть. Мне тут наследство привалило.
— Что еще за наследство?
— Помнишь Нелиня?
— Какого Нелиня?… А, друга этого ловчилы Шустрого из «Чистого неба»?
— Ну да, его. Он еще в Анапу к дяде уехать собирался. И денег у меня занимал.
— А что с ним?
— Представь себе, ничего. Сказал, что со сталкерством завязывает. Все продал. А что не смог продать, раздарил. Короче, уехал в свою Анапу две недели назад…
— Можно уже делать ставки, когда назад вернется — через месяц или к Новому году?
— Экий ты пессимист…
— Пессимист — это хорошо информированный оптимист, — отшутился я. — Так что Нелинь?
— Свой схрон мне в Мертвом городе завещал. Он его в детской библиотеке устроил. Говорил, камер слежения везде навешал. Подходы заминировал. Там аптечки у него. И боеприпасы… И кровать устроена… Короче, все, что надо сталкеру с дороги!
— Неплохо! Тебя послушать, так не хуже моего в Елкином Лесу. Но только…
— Что только?
— Не верю я в Нелиня твоего. Он всегда производил на меня впечатление маменькиного сынка, которому только из-за его везения все еще не оторвало голову. А на самом деле он — отмычка-переросток. Если смотреть объективно, по его умениям — место ему под шконкой. А вот гляди ж ты — с нами, со сталкерами, на равных вроде бы, ко всем на «ты»…
— Вообще-то я с тобой согласен. В оценке Нелиня. Но только какое это имеет отношение к его схрону в библиотеке? На халяву ведь и уксус сладкий, так?
— Нет, не так. Уксус сладкий на халяву, только если он уксус. А если он яд — тут уже совсем другая поговорка к месту.
—
— Примерно.
— Ну а ты что предлагаешь?
— Действовать по обычной схеме. Найти жилой дом, какой понравится. Желательно в большом жилмассиве. И там на первом этаже окопаться.
Тополь громко вздохнул. Как видно, ему не нравилась эта идея — окапываться, организовывать оборону, когда можно прийти на все готовое и просто лечь спать.
Однако у меня была моя хваленая интуиция. Я не сдавался.
— Ну ты хоть понимаешь, что бесплатный сыр только в мышеловке?
— А ты хоть понимаешь, что Зона — одна большая мышеловка с бесплатным сыром? Боишься мышеловок, не ходи в Зону! — окрысился Тополь.
Еще пять минут мы шли по дороге со взгорбленным асфальтом в напряженном молчании. Я размышлял, не слишком ли глупо с нашей стороны достать и включить фонарики. А Тополь, подозреваю, ни о чем таком не размышлял.
Я решил, что поссориться с Тополем еще раз, на сей раз из-за места для ночевки, будет уже перебором. И елейным тоном спросил:
— А знаешь, как у пиндосов, Костя? Мне Буржуй недавно рассказывал, мы еще его призовой мартини пили… Там у них в Штатах мужик когда с бабой стакнулись, чтобы, значит, это самое, они всегда выясняют такой вопрос — «твое место» или «мое место»? В смысле у мужика будут любиться или у бабы?
— Ну и?
— Вот мы этих самых пиндосов мне напоминаем. Полчаса о ерунде препираемся… В общем, я сдаюсь. Пошли уже в твою библиотеку.
Большое, крупной лепки лицо Тополя озарилось улыбкой торжества.
Мы вышли из леса и сразу же оказались на проспекте Вернадского, центральной улице Мертвого города.
Это выглядело дико. Из леса — и сразу на центральную улицу.
Но мы- то с Тополем понимали, что советские архитекторы планировали широкий проспект не просто так, не для того, чтобы по нему ходили в лес за подснежниками. Но с расчетом на то, что город вот-вот объявят «комсомольской стройкой» и в него съедется молодежь со всего Союза. Тогда город разрастется, станет вдвое больше, затем втрое, и начнется в нем полный коммунизм. Мечты-мечты…
В конце улицы показалась стая псевдособак — особей семь-восемь. Стая внимательно следила за нами, желая нам всего наихудшего. Ненавижу этих тварей. А вот Тополь, похоже, им сочувствовал.
— Да ты не напрягайся, Комбат… Это местные… Я с ними успел подружиться… Даже кормил их пару раз…
В первую секунду мне страшно хотелось сказать что-нибудь глубокомысленное по поводу способности людей обманываться, но я все же промолчал. Лимит споров на этот день был явно исчерпан.
Мы шли по гофрированному асфальту в направлении перекрестка с улицей Двадцати шести бакинских комиссаров. Там, в доме номер 26, и располагался схрон горе-стал-кера Нелиня.