Игра в жмурики (Крутые наследнички)
Шрифт:
Яцек повернулся к Жаклин.
– Как я уже говорил, денег не хватало катастрофически. Можно было воскресить Лизу Макмайер, потребовать дом, наследство… Но на все нужны деньги. И тогда мы решили: я должен попробовать жениться на Жаклин. Лиза мне многое о ней рассказала, так что я понял: познакомиться с ней надо как-то необычно… А потому надел белый костюм и упал ей под колеса…
– Ну ты и негодяй, – процедила сквозь зубы Жаклин. – Ну и сволочь!..
– Прости, мое золото, но я хотел сказать, что за все годы жизни с тобой ни разу ни о чем не пожалел – я полюбил тебя.
– Глупости, –
– Не буду скрывать, дорогая, с деньгами ты кажешься еще более привлекательной. Но я не закончил. Вот так и потекла жизнь. Я уже и забыл, что Андре мне не дочь. Ну а всем любопытным говорил, что мать Андре умерла и я взял ее к себе в Париж. После смерти Жана мы подумали, что больше нечего бояться, но все как-то не могли решиться обо всем рассказать. А как вы, Даша, догадались, что Андре – это Лиза?
– Окончательно догадалась только сейчас, когда увидела на экране голубоглазого Киркорова. Меня смущали только карие глаза Андре. Волосы можно перекрасить, а вот глаза… Ну и потом ее привычка вязать, и этот шрам на руке… – мне про него рассказала Анриетта. А что, Ренальдо шантажировал вас?
– Да, он случайно увидел, как мы шли по улице, и узнал Лизу – она еще не перекрасила волосы. Этот мерзавец проследил за нами, узнал мою фамилию и начал требовать денег. Но год тому назад я заплатил ему последний раз и больше не дал ни сантима. Я не убивал его и не знаю, кто это сделал. Но кто бы он ни был, пусть примет мою благодарность.
Яцек замолк. Андре встала с дивана и посмотрела на Жаклин:
– Теперь ты можешь выгнать меня из своего дома за обман, а ты, бабуля, – она посмотрела на старуху, – прости меня!
Галина Владимировна поманила девушку:
– Иди сюда, моя дорогая, я люблю тебя, как свою дорогую внучку, и, поверь, не забыла упомянуть тебя в своем завещании.
– Наверное, лучше пойти в полицию, – сказала я, – и честно рассказать все. Ведь Андре положена часть наследства Макмайеров.
– А я думаю, – сказала Маня, – что Андре лучше молчать. Все равно денег ей не видать как своих ушей.
– Маша! – возмутилась я.
– А что я сказала? – продолжала гнуть свое моя дочь. – Ведь есть же закон, по которому убийца не может получить деньги того, кого убил.
– При чем здесь это, дорогая? – спросила Галина Владимировна. – Если можно доказать, что Жан убил родителей, тогда, конечно, он незаконно получил состояние и оно целиком должно было перейти к Ли-зе. Но боюсь, это не удастся сделать, доказательств у нас нет никаких, кроме догадок Лизы. И к тому же прошло много лет. Нет, Лиза может рассчитывать только на часть капитала, другая принадлежала Жану, потом его жене Натали, а потом досталась вам… Думаю, придется выделить Лизе ее часть.
– Мне не жалко денег, – завела было Машка, но я оборвала:
– Замолчи, бога ради, ты еще мала для таких рассуждений.
– Может, и мала, – с негодованием воскликнула Маша, – но Андре мне очень нравится! Она такая милая… Не надо идти в полицию. А деньги мы ей и так отдадим. Правда, мамочка? Пусть все будет, как прежде.
– Никак не могу понять, о чем ты толкуешь, – сказала Галина Владимировна. – Не надо ничего давать просто так. Лиза получит то,
– Да ничего ей не причитается! – зарыдала Машка. – Ничего. Ведь это она убила Жана… Он мне перед смертью так и сказал: «Меня убила Андре».
Мы все застыли.
ГЛАВА 14
Прошло несколько недель, кошмарных для всех. Во-первых, через несколько дней кто-то из изумленных знакомых сообщил в полицию о воскрешении Лизы Макмайер. Во-вторых, полиция арестовала Андре по подозрению в убийстве Жана Макмайера. В-третьих, нам не отдали ее даже под залог. В-четвертых, толпы газетчиков осаждали дом. Стоило кому-нибудь высунуть наружу нос, как под этим носом оказывался микрофон. Экспансивная Маша, не удержавшись, скорчила рожу репортеру. К вечеру ее фото с высунутым языком и рукой, сложенной в фигу, обошло многие газеты с подписью: «Ребенок «новых русских»: мил, приветлив и воспитан». Осада продолжалась дней десять, но потом в пригороде Парижа нашли трупы трех девушек, и интерес прессы переключился на них. Мы перестали вздрагивать, выходя из дома.
Как-то днем Софи доложила, что пришел господин Прудон. Я спустилась в кабинет. Увидев меня, Прудон заулыбался:
– Нет, нет, не волнуйтесь, мадам. С вашими деньгами все в полном порядке. В завещании Эдуарда и Сьюзен Макмайеров четко сказано, что капитал делится между Лизой Макмайер и Жаном, носящим в данный момент ту же фамилию, в пропорции один к трем. Лиза была признана умершей, и капитал перешел к Жану. Жан завещал свои деньги Натали, а Натали – вам. Скорее всего, если Андре Ярузельскую признают, как Лизу Макмайер, и оправдают, вам придется выделить ей часть, завещанную родителями. Это самая большая неприятность, которая вас ждет… Но я пришел не за тем, чтобы объяснять вам юридические тонкости… В нашей семье назревает большое событие, и хотелось бы, чтобы вы в нем поучаствовали. В воскресенье мы объявляем о помолвке Антуанетты с господином Алланом Гранжем.
– С господином Гранжем? – невежливо переспросила я.
– Да, и мы с женой страшно рады этому, хотя, конечно, разница в возрасте составляет почти тридцать лет. Ведь Тине в мае исполнится только двадцать, и все же мы с мадам Прудон счастливы. Она выбросила из головы эту идиотскую мысль об уходе в монастырь… Мы ждем вас с дочерью. Помолвка состоится в доме господина Гранжа.
Такую новость невозможно было удержать, и я тут же позвонила Жаклин. Оказалось, что она уже все знает, – к ним приезжала госпожа Прудон.
В воскресенье утром Жаклин заехала за мной и Маней. Жаклин была в машине одна.
– А где Яцек? – удивилась я.
– Он поехал на свидание к Андре, третий раз, между прочим, но она отказывается встречаться с ним. Яцек даже похудел за эти дни…
Мы замолчали. Да и что тут было говорить? Так в молчании и доехали до дома Гранжа.
– Нет, ты только погляди на это, – прошептала Жаклин. – Ничего подобного я не видела.
Весь дом был увит гирляндами бумажных цветов. Они сходились над входной дверью, где красовались два громадных шелковых сердца: на красном стояло «Аллан», на розовом – «Антуанетта». Дверь была распахнута настежь, внутрь дома вела ярко-голубая ковровая дорожка.