Игра во всё

Симонов Владимир Валерьевич

Веселое было время. С удовольствием вспоминаю его. Как летом встречались в Октябрьске и ходили на Волгу. Как пили «Гамзу», болгарское красное сухое вино в толстой плетеной бутылке, как закусывали «Гамзу» плавленым сырком, и это была чудесная закуска, и молодость наша была чудесной. И тогдашняя

мода тоже была такой, какой давно нет. Вот эти полуботинки за 21 рубль, носившие гордое название «туфли», с острыми мысами, а если еще подковка на самом конце, то совсем «выше крыши». Вот эти брюки-клеш шириной 45 сантиметров и отделанные снизу по всему раструбу молнией или согнутыми пополам монетами достоинством в одну копейку. Клеш был сначала от колена, а потом от бедра, и я буквально измучил маму, чтобы мне в ателье на заказ сшили такие брюки. И широкий ремень с огромной пряжкой, как у самой модной поп-группы тех лет «Shocking blue», но только от солдатского ремня с тщательно спиленной звездой и до блеска начищенной. Отец, когда с товарищами выпивал, обязательно вспоминал, как они служили во Владивостоке и на танцах толстый ремень с пряжкой был мощным оружием защиты. Они были чужие для местных пацанов. «Саня, – кто-нибудь из друзей говорил отцу, – ты помнишь, что их было человек двадцать, а нас всего двое?» – «Ага, – говорил он. – Спина к спине стояли. Ремень на руку, а на конце – тяжелая пряжка. Ну теперь, фраерки, подходите». Никак нельзя подойти. Тогда еще не стреляли, бились только врукопашную.

Я, короче говоря, был первым супермодным чуваком в Октябрьске. Я вышел в этих расклешенных брюках на улицу, и зависть моих друзей имела все мыслимые и немыслимые оттенки. Но самое важное, что мои брюки очень понравились Тане Осиповой, и

она, по-моему, еще отчетливей поняла, с каким выдающимся человеком идет по улице. Наш местный, незабываемый «Амаркорд». Правда, она мне про него ничего почему-то не сказала.

«Ах, Невский!..»

Наш студенческий спектакль на четвертом курсе, почти уже на выходе из Щукинского училища, «Ах, Невский!» поставил по петербургским повестям Николая Васильевича Гоголя режиссер-педагог, будущий декан режиссерского факультета, профессор Александр Михайлович Поламишев.

Александра Михайловича называли и продолжают называть «живой легендой театра». В годы «большого террора» его объявили «врагом народа», отправили в концентрационный лагерь. Через шесть лет реабилитировали… Работал с 1962 года в нашем Театральном институте; закончил его в 1948 году. Александр Михайлович советовал студентам не бояться и рисковать. Таков был его принцип. «Метод действенного анализа» он выбрал из всех методик Станиславского. Потому что отрицает знаменитый «застольный период»: актеры сидят за столом и читают тексты своих ролей. Он упразднил «застольный период», и на сцену студенты Поламишева выходили после двух-трех репетиций.

Этот жесткий, строгий, даже грубоватый, но чрезвычайно обаятельный человек не сомневался, что, если есть у человека талант, научить его можно всему. Он и меня научил очень многому. Он же был автором инсценировки повестей Гоголя, объединив в ней «Невский проспект», «Портрет», «Шинель», «Нос» и «Записки сумасшедшего». Начало спектакля – близко к тексту пьесы: