Игра
Шрифт:
Так регби календарь с обнаженными игроками существует. Когда Нил и даже Амара упоминали о нем, я думала это шутка. Полагаю, это не так.
И тут я немного успокаиваюсь. Если она видела его член на календаре, тогда, вероятно, все его видели, и я ничего не могу с этим поделать, кроме как гордится, что этот член принадлежит мне.
И хоть мне и не нравится, что эта сучка прикасается к моему мужчине, я не собираюсь что-то говорить или делать. Не поймите меня неправильно, дома в Сан-Франциско у меня нет проблем с тем, чтобы высказать что-то кому-то. Помню, как однажды я влезла, когда какая-то цыпочка угрожала
Пока это становится невозможно игнорировать.
Потому что теперь эта расфуфыренная шлюшка стоит позади Лаклана и пробегается своими руками вниз по его руками, шепча ему что-то на ухо.
— Эм, прости, Полли, так ведь? — говорю я, поднимая палец вверх. — Не думаю, что ты хочешь это делать.
Она смотрит на меня с одним закрытым глазом. Она похожа на вдрызг пьяную проститку.
— Не лезь не в своё дело, — невнятно говорит она.
Теперь я смотрю на Лаклана, задаваясь вопросом, почему он не двигается, не реагирует. Я даже не знаю, в курсе ли он, что происходит, такое впечатление, что он словно в трансе, и это мне совсем не помогает.
Отлично. Я сама могу о себе позаботиться. Я наклоняюсь и кладу руку ей на плечо. Оно липкое и холодное.
— Полли, не уверена, что ты поняла, но это мой парень, а значит он мое дело. Теперь, будь так добра, убери свои руки, здесь масса свободных мужчин, которые, я уверена, с радостью проведут ночь с такой, как ты.
Она ухмыляется.
— О, отвали, ты, лярва.
Моя голова откидываешься назад. Я даже не знаю, что значит «лярва», но, предполагаю, ничего хорошего. Я готова посмотреть на Джона и Тьерри в поисках поддержки, раз уж Лаклан впал в ступор, когда внезапно над нашим столом нависает тень.
— Что здесь, мать вашу, происходит, а? — гремит голос, и я смотрю вверх, чтобы увидеть большого верзилу с лысой головой и глазами бусинками, стоящего за своей лярва-цыпочкой. Он смотрит на девушку и как она повисла на Лаклане, в глазах у него словно лазерные лучи и он пытается прожечь дыру в них обоих.
— Эй! — кричит парень, хватая девушку за руку и оттаскивая от Лаклана. — Какого хрена ты делаешь с моей девушкой, ты мудак?
Я вздрагиваю. О нет. О нет.
Зря ты это сказал, приятель.
Я замираю на стуле, внимательно наблюдая за Лакланом, дыхание стучит у меня в горле. Я чувствую, что Тьерри и Джон делают то же самое. На самом деле, весь бар, кажется, затих, хотя может это лишь мое воображение. Все словно замерли, затаив дыхание.
Лаклан не оборачивается, лишь наклоняет голову, словно, наконец, слушает. У него этот взгляд как у бешеной собаки, словно вулкан вот-вот взорвется. Плечи и шея напряжены, будто кто-то задел его, зайдя так далеко, и он готов взорваться.
— Что? — говорит Лаклан, голос настолько жёсткий и низкий, что я едва его слышу.
— Ты гребаный глухой? — говорит парень, наклоняясь ближе так, что практически кричит Лаклану в ухо. — Я сказал, держись, бл*дь, подальше от моей
Лаклан медленно сглатывает. Я наблюдаю, как его кулаки сжимаются так сильно, что кожа белеет. Глаза зловещие, зрачки становятся крошечными, значит безжалостными. Мне очень хочется схватить его и увести отсюда. Мне следовало сделать это давным-давно.
И парень не отступает. Может у него и есть мышцы, но он чертов идиот. Вместо этого он улыбается Лаклану, показывая уродливые зубы.
— Вы, игроки в регби, думаете, что вы важные шишки, так ведь? Словно вы лучше остальных. И можете делать все, что, нахрен, вздумается. Что ж, нет. Я знаю все о тебе, ты жалкий говнюк. Ты хочешь, чтоб у тебя было все, но ты этого не заслуживаешь, не как остальные из нас. — Он смотрит над головой Лаклана на меня и в его глазах столько отвращения, что мне практически становится дурно. — Почему бы тебе не пойти и не позаботиться о своей подружке-китаезе и оставить мою в покое.
У меня такое чувство, словно меня ударили в лицо. У меня уходит секунда, чтобы осознать, что он только что назвал меня гребаной китаезой, одним из самых старых, неактуальных расистских терминов. Я не могу даже думать, или дышать или реагировать, кроме как безмолвно смотреть на него, будто я даже не уверена, кто я сейчас. Но, черт возьми, если эти слова не заставляют меня ощущать себя мусором.
В отличие от моей, реакция Лаклана незамедлительная.
Лаклан вскакивает из-за стола и с ужасающим рёвом, заглушающим весь паб, оборачивается и бьет парня прямо в лицо. Достаточно сильно, чтобы кровь вылетела из его рта, достаточно сильно, чтобы звук хруста костей осел где-то внутри меня.
Парень отлетает назад, но не падает. Он хватается за лицо, все ещё улыбаясь, хотя клянусь, я вижу, как зуб выпадает у него изо рта, и его глаза дразнят Лаклана.
Но на это уже нет времени. Лаклан подлетает к нему, кулаки сжаты, плечи подняты, взгляд самый безумный, какой я только видела. Он похож на кого-то совершенно другого и если у парня есть хоть какие-то мозги, он уберётся отсюда к черту, потому что не думаю, что Лаклана можно остановить.
И он этого не делает. Парень пытается ударить и попадает Лаклану в челюсть, но тот даже не уклоняется и не двигается, просто принимает удар и продолжает наступать, словно ничего не случилось. И когда он подходит снова, он подходит с кулаками и парень летит назад через стулья и чьи-то столики.
Лаклан прижимает его к полу и бьет кулаком в нос.
Щеку.
Подбородок.
И опять.
И ещё раз.
Снова и снова и снова.
Буйное, одичавшее животное.
Тот же звук ломающихся костей и пролитой крови, словно кто-то шлепает два куска мяса друг о друга, повторяющаяся игра слов.
Кошмар.
— Прекрати это, перестань! — кричит девушка, пытаясь оттащить Лаклана.
Это заставляет его прерваться лишь, чтобы оттолкнуть ее и проорать:
— Заткнись, сучка. — Тьерри и Джон пользуются случаем и, наконец, приходят в себя, вскакивая со стульев, и бегут к ним, пытаясь оттащить его назад.
— Отвалите, — кричит Лаклан, нанося ещё один удар. Парень теперь на столе, беспомощно стонет и едва двигается. Его лицо все в крови. Лаклан тянется за бутылкой пива, разбивает ее о край стола и держит у горла парня.