Играем в 'Спринт'
Шрифт:
Ответ только один: тот, кто сидел за рулем, и не собирался тормозить. Он специально разогнал машину и сознательно направил ее в человека, желая его смерти...
Вывод был настолько прост и очевиден, что я невольно остановился и с опаской оглянулся по сторонам - не подслушивает ли кто мои мысли.
Мимо группами и в одиночку шли люди. С зонтиками и сумками, термосами и полотенцами. И никто не обращал на меня внимания. Никто не догадывался, какими мрачными выкладками забита моя голова. Я стоял у парикмахерской, в нескольких шагах от широкой каменной лестницы, и соображал, куда это меня занесло.
На
Выходит, сам того не заметив, я повторил путь, который проделал во вторник, поднимаясь к гостинице, только сегодня двигался в обратном направлении, не вверх, а вниз, к набережной. Последнее обстоятельство почему-то особенно меня разозлило. Что это: символическая случайность? Перст судьбы, указующий на бесплодность моих усилий? Мертвая петля? Ну нет, дудки! Все равно я добьюсь своего, все равно докопаюсь до истины, даже если для этого придется перевернуть весь город, разнести в пух и прах все страусиные гнезда, вывести на чистую воду всех благородных таксистов из всех автопарков побережья, - иначе не знать мне покоя...
Нина назвала четырех ближайших друзей Кузнецова: Тофика, Стаса, Герася и Витька. Герась выбыл из этого квартета. Кому он помешал? Каким неосторожным поступком приблизил свой конец?
Чтобы не сбиться с мысли, я завернул в парикмахерскую. Занял свободное кресло и, дождавшись, когда обильная пена покрыла мои щеки и подбородок, погрузился в раздумье.
Итак: второе убийство и вторая по счету жертва!
"Его убрали", - сказал о Кузнецове Герась. Это было последнее, что я от него слышал. Прошли сутки, и теперь те же слова можно отнести к самому Герасю.
Смерть настигла их при разных обстоятельствах, но было в этих обстоятельствах и нечто общее. Да, было. Готов биться об заклад, что и семнадцатого на пляже, и вчера в переулке поработала одна и та же рука (уместней, наверно, сказать: голова). Даже не потому, что в обоих случаях слишком наглядно желание выдать происшедшее за несчастный случай, - была здесь более глубокая - причинная - связь. Ее трудно нащупать, пока подходишь к событиям с привычными мерками, но ведь, кроме нормальной человеческой логики, есть еще темная, непредсказуемая логика преступника...
Собственно, почему непредсказуемая? Взять того же Стаса. Его взгляды на конкурентную борьбу допускают и даже прямо предусматривают убийство как крайний, но практически возможный способ сведения счетов с бывшим партнером. Готовность пойти на такой шаг он подозревает во мне и недвусмысленно дал понять, что не остановится ни перед чем в случае, если мы не найдем общего языка. Другой вопрос: относился ли Герась к числу его конкурентов? Другими словами, был ли он достаточно опасен?
На первый взгляд - нет. То есть в рамках их преступной компании безусловно нет. Для этого Герась слишком мелкая, незначительная фигура, он целиком и полностью зависел от предприимчивости и благорасположения своего босса, знал свое место и дорожил им.
Ну а за рамками спекулятивных сделок? Разве не могли они соперничать? И вообще: так ли уж безоблачны были их отношения?
Я не забыл монолог,
Я вздрогнул: мастер, поправляя виски, слегка порезал кожу и засуетился, прижигая ранку одеколоном. Вероятно, ученик. Везет же мне!
В зал вошел паренек с увесистым транзистором под мышкой и сел в соседнее кресло. Он поставил транзистор на пол и спросил, обращаясь к присутствующим:
– Граждане, не возражаете, я включу погромче? Шикарный концерт по "Маяку"!
Граждане не возражали, и он на всю мощь врубил "Маяк".
Рыбка, рыбка, помоги,
Золотая, сделай милость:
Подскажи девчонке чтоб,
Чтоб в меня влюбилась.
жизнерадостно вещал певец под интенсивное кваканье синтезатора.
Я перевел взгляд на свою чисто выбритую физиономию и подумал, что двухдневная щетина меня явно не украшала. И еще подумал, что здорово изменился за эти дни: похудел, и скулы выперли, складка появилась на лбу раньше ее вроде не было.
– Прическу поправим?
– слегка заискивая, спросил мастер, пряча испачканную кровью ватку.
– А как у вас с чувством меры?
– В избытке, - улыбнулся он, - будете довольны.
– Валяйте, - согласился я.
Говорят, что Чарли Чаплин всю жизнь стригся сам. Я его понимаю. Стрижка всегда вызывала у меня внутреннее противодействие, но то ли меня разморило пригревавшее в затылок солнце, то ли заворожили пассы, которыми, точно шаман, сопровождал свою работу парикмахер, - я настроился на философский лад и махнул рукой: пусть упражняется, надо же ему на ком-то тренироваться.
Заслышав стрекот ножниц, я прикрыл глаза и постарался сосредоточиться. Этому немного мешало транзисторное крещендо, но история наших отношений с Герасем - а именно ее я восстанавливал в данный момент не требовала особого напряжения памяти.
Она была короткой, эта история, всего-навсего две встречи: в день знакомства на "сходняке" и вчерашняя, более продолжительная. Слежку накануне обыска и свидание в баре я во внимание не принимал - эти немые эпизоды ни о чем не говорили, кроме того разве, что со стороны могло показаться, что в последние дни мы были прямо-таки неразлучны. Куда важней, на мой взгляд, было другое: за нами обоими и тогда и позже присматривал кто-то третий, чье пристальное внимание к своей особе я не переставал ощущать ни на минуту с тех пор, как появился на Приморской. Но это уже из другой оперы. Сейчас меня занимал Герась, и я пытался в мельчайших подробностях воссоздать последнюю нашу встречу, весь разговор, вплоть до самой незначительной реплики. Поэтому начал с "привета", которым он меня осчастливил за утренним чаем.