Играл духовой оркестр...
Шрифт:
— Подожди, Николай. Что это за художник? Фамилию не помнишь?.. А каков на вид? — спросил Фролов, ловя в себе догадку: «Не Ширшов ли?»
— Плотный, такой круглолицый. Лет сорок с лишним будет… Трудяга. С утра до вечера над красками сидел. Здорово у него получалось. Смотришь: все как живое, как на фотографии. Каждый листочек, каждую былинку выпишет…
«Ширшов, непременно Ширшов», — отмахнул сомнения Фролов.
— …Чуть не прослезился однажды, рассказывая о своей городской тоске по деревне. «Иногда, — говорит, — увижу на асфальте оброненный кем-то клочок сена или лошадиный шевяк — и вот как за сердце
«Архиповна скажет, за ней дело не встанет», — в мыслях удовлетворенно подтвердил Фролов.
— Не думайте, что я осуждаю… — говорил Колька. — Мы любим город и поэтому… решили сделать его в своем селе. Деревня сейчас не та, вот и смотреть, рисовать ее надо иначе.
За стеной неожиданно и звонко прокукарекал петух. Как эхо, ему глухо ответили петушиные голоса с разных концов деревни. Фролов и Колька переглянулись и понимающе засмеялись тихонько. В горнице скрипнула кровать, послышался вздох Архиповны:
— Ох, Коленька! Ты и без невест все одно до петухов… А человека-то зачем поднял?
— Все, бабушка. Ложимся. — Колька собрал бумаги и, махнув Фролову, ушел в горницу.
На протяжении всего разговора Фролов все порывался взять Кольку за плечи, усадить рядом и рассказать об отце. Но располагающего к этому момента так и не подвернулось.
Фролов опять лежал без сна. В каменно-тяжелой голове роились горячие шары, грудь теснило смутное чувство упрека. В папиросном дыму мельтешили знакомые лица, звучали молодые голоса:
— Надо дерзать. Не топтаться на планете-старухе, а открывать новые миры, куда влекут нас поэты и фантасты…
— Мы еще так мало знаем о земле, о деревне, где живем…
— На земле сейчас не осталось ничего, что могло бы питать фантазию художника.
— Если послушать стариков и копнуть историю…
По деревне, тревожа заревой сон людей, оглашенно орали петухи.
XI
Утром Фролов наспех позавтракал и пошел в правление. У бухгалтера надо было взять накладную на получение алебастра со склада.
В правлении еще никого не было. Фролов направился к площадке, где сооружался обелиск. За ночь бетон в опалубке схватился, затвердел, кладку можно было начинать смело.
Фролов присел на ящик из-под раствора, окинул свою мастерскую под открытым небом и не нашел никаких примет того, что здесь работает скульптор. На дне ящика валялись лопаты, заступ, гвозди, обрезки досок, проволока. Рядом высился ворох красного кирпича.
— Привет скульптору! — По тропинке, мелко семеня, катился маленький человек в аккуратном сереньком костюмчике. «Бухгалтер… Как его? Трофимыч, кажется», — вспомнил Фролов и поднялся навстречу.
— Трофимыч! — как можно ласковее крикнул он, догнал бухгалтера и пошел рядом. — Трофимыч, я к вам. Накладную на алебастр выпишите, пожалуйста.
— Вам же вчера все привезли. — Бухгалтер чиркнул по Фролову колким взглядом.
— То цемент. А еще алебастра бы немного… — нетребовательным и каким-то извинительным голосом сказал Фролов. «Трофимыч все еще дуется на меня. Да и поделом…»
— Идемте, — кивнул бухгалтер. — Выпишу, хотя алебастра-то у нас крохи остались, а
В кабинете Трофимыча было по-утреннему прохладно и свежо. На застекленных полках шкафа тесно стояли книги квартальных отчетов, все было разложено по полочкам. Но в этом виделась не аккуратность педанта, а удобство, рабочий уют: все у Трофимыча под рукой. Следом в кабинет вошли две колхозницы и, переглядываясь, застряли у порога.
— Ну что у вас, бабоньки? — сказал Трофимыч. Он подвинул стул Фролову, сам сел за стол.
— А все то же, Трофимыч. Стеклышка бы, — улыбаясь, заговорила та, что постарше, — черноволосая, с крутой грудью и заспанным лицом.
— Стекла нет, Петровна…
— Дык целую машину, слышь, привезли. — Улыбка сошла с круглого лица женщины.
— Верно, привезли. И почти всю угрохали на школу. Вот через недельку обещали нам…
— А краска? Давай хоть краску, Трофимыч.
— Не знаю… Белил осталось с полбочки… а надо кафе к Октябрьскому празднику освежить, а там еще молодоженам помочь достроиться — Грулеву, Заниным…
— Делишь тут воробья на двенадцать блюд! — вспыхнула женщина. — Вместо того чтобы…
Смолкла, не зная, что же предложить.
— Ладно, бабоньки. Через недельку забегайте… И ты, Даша, за стеклом. Хорошо? Давайте через недельку?.. А тебе, Петровна, надо бы еще за мясо доплату внести.
— Какую?.. Это семьдесят три копейки-то? Господи! Помнит.
Когда женщины вышли, Трофимыч повернулся к Фролову.
— Видите, опять я плохой, — словно жалуясь, сказал он. Однако в слове «опять» сквозило и возмущение, знакомое Фролову с первой встречи его с Трофимычем. Казалось, что бухгалтер умышленно сказал сейчас это «опять», чтобы вернуться в разговоре к тому, что оправдывало его и обвиняло Фролова. — Я плохой. Крохобор, копейки подсчитываю. Да! И других учу считать. Однако о копейках… Видите, вон у пруда новый коровник строим. Наемная дикая бригада десять тыщ слупила. А за шифер, шлакоблоки, само собой, колхоз платил, шныряли, доставали… Шабашники каждый год двадцать-тридцать тыщ кровных колхозных рубликов увозят. Деньги могли б в колхозе осесть, имей мы своих строителей. Но где взять? Облмежколхозстрой — слабак, а у районной МСО туча заказчиков, наждешься очереди. Вот и братаемся с дикими… Пол из сырых досок настлали, к осени он рассохся, дырья, щели: кулак просунешь. У шабашника петушиный норов: прокричал, а там хоть не рассветай… К тому ж корми их, обстирывай, постель давай, повариху держи. В какую копейку нам выходит…
— Извините, я… о питании хотел бы выяснить. Скажите, кому и сколько платить. — Невольно вырвалось у Фролова.
— А колхозная казна не гармошка, — продолжал свое Трофимыч, — не растянешь. К примеру, как сложилась нынешняя осень? Из крупных застроек одновременно школу и коровник вели. Август, детишкам в школу, а она без крыши. Егор Кузьмич: взять часть шифера с коровника, а туда после докупим. Тут инженер и зоотехник вздыбились: до холодов коровник надо сдать, а потому транжирить шифер, даденный на коровник, — преступление. Вот и схлестнулись, спорят, и выходит: все круглые преступники. И я в том числе, потому как ору: на шифер денег нет, все деньги. Егор Кузьмич, однако, перемог: детишки вовремя в новую школу вошли, а шифер на коровник он недавно где-то достал.