Играла музыка в саду
Шрифт:
Если вниз
Невзначай погляжу!
Других не толкал,
Я взобрался нестыдно.
А в пропасти - кто?
Это я там, разбитый,
Лежу.
Кто я такой? На самом деле, я выдумываю песни. Я - первый их родитель, и уверен, что в той песне, в которой я работаю, главное - текст или стихи, как хотите, называйте, не обидно.
Но ведь, кроме меня, еще есть два автора у песни - композитор и артист. Так что моя треть и есть треть, и нечего пыжиться. Это с годами, подарив людям много песен 60-х, 70-х, 80-х и 90-х годов, а есть уже и первые песни 2000 года, стал я чувствовать
Надумали было дать мне к юбилею звание народного артиста России. Дважды подавали ходатайства. Но в Управлении наград и званий дама сказала: "Поэту? Не по-ложено!" И не дали, и не дадут! Певцу за те же песни - можно, автору музыки - пожалуйста! А поэту не можно.
Нелогично! А между тем это - единственное, чего бы я, связавший свою жизнь с песней, хотел. Блажь, но тем не менее. И давайте, друзья мои, кто не знает, что ну, не положено, сами присвоим мне это звание. И пусть оно будет у меня. До следующей главы.
А песни давно уже жили своей отдельной от меня жизнью, и почти каждая имела свою маленькую биографию. Надо сказать, что в отличие от стихотворения, песня есть часть человеческой жизни, как улыбка, прогулка, любовь, ужин. "Мы влюбились и женились под вашу песню "На тебе сошелся клином белый свет!"", говорила мне Ира, жена писателя Виля Липатова.
– Только просим вас не исполнять в армии песню "Как хорошо быть генералом!" - просили в Главпуре, отправляя меня в Венгрию, в группу войск. Обидная для генералов песня.
– А полковникам нравится!
– А генералы против!
– упорствовали в ПУРе.
А с песней "Жил да был черный кот за углом" происходили всякие метаморфозы. Сначала некая критикесса сказала свое "фэ" по телевидению, что в годы диктатуры было как бы анафемой. Потом кто-то написал в Израиле, что это песня не о каком-то коте, а конечно же о гонениях на евреев в России. И Юрий Саульский, автор музыки, смущал меня предложением дать им отповедь, не более не менее. На что я сказал: "Ты как хочешь, а я отповедей писать не умею, только стихи".
И как-то на концерте в красноярском Доме офицеров заведующая Домом, женщина с университетским ромбиком в петлице, сказала:
– Это же запрещенная песня!
– Почему вы так думаете?
– Это уже я.
– О чем, по-вашему, эта песня?
– Мне было любопытно.
– Как это о чем? Ясно же, что о сельском хозяйстве!
– Очевидно, она вспомнила бейбутовское: "Если это плов, то где же кошка? Если это кошка, где же плов?"
А когда мы принесли с Юрием Антоновым одну из наших самых любимых песен, "Зеркало", на худсовет фирмы "Мелодия" и сидели в прихожей в ожидании похвального слова, вышел тайный вершитель политики этой организации Володя Рыжиков и сказал:
– Лажа! Зарубили!
– Что зарубили?
– А все: и слова, и музыку!
Тогда я это пережил. Инфаркт случился намного позже - инфаркты, они откладываются, накапливаются. От каждой ссоры, от каждой котлетки.
Так что популярные песни и их авторы живут раздельными жизнями. И пусть твои стихи звучат в каждом доме с утра, начиная с физзарядки, пусть девочки переписывают
"ДАВАЙТЕ ЖИТЬ ДРУЖНО!"
При мне как-то Владимир Цыбин, поэт не из худших в длинном списке Союза писателей, сказал другому: "Вот и еще одного потеряли". Я прислушался: кто это там умер? Оказалось - не умер. "Толя Поперечный в песню ушел!" Вот оно что: семья поэтов потеряла своего, к чужим ушел, в песню - погиб для настоящей поэзии. А Толя, промежду прочим, и всегда в песне не был посторонним, и до сих пор у него это неплохо получается. У Цыбина - нет, а у Толи - да!
Вот они там в своем кругу, в Союзе писателей, и придумали нам кликуху "поэт-песенник", что, видимо, должно означать - поэт ненастоящий, уцененный, секонд хэнд. И взглядом таким провожают при встрече: один глаз - с презрением, а второй - с завистью. Почему?! Тех-то, что песни пишут, лучше или хуже, их и всего-то человек десять-пятнадцать было на всю 170-миллионную русскую поющую аудиторию.
Во-первых, потому что нередко стишки "тех" и впрямь бывают колченогими, как бы и не стихами, а глядишь, повезло - и вся страна подхватила, запела. Фокус. А если вся страна, то как следствие появляется во-вторых: со всей страны копейки стекаются в рубли. А рубли в чужих руках - это, знаете, обидно. Но они приходят, рубли, только за сверхпопулярные песни, а вы попробуйте такую написать.
А что играют в ресторане?
А то, что люди захотят,
Те Мани-Вани-гулеване,
Откуда денежки летят.
А я сижу, счастливый вдвое,
Что я не веники вяжу.
А как нам пишется такое,
Вот это я вам не скажу.
Песня пишется лаконично, как выстрел, если хотите, как телеграмма. "Вася еб твою мать подробности письмом". И то, что украшает стихотворение, как правило, противопоказано песне.
Три минуты, три минуты,
Это много или мало,
Чтобы жизнь за три минуты
Пробежала, пробежала.
Три минуты, три минуты,
Это много или мало,
Чтобы все сказать,
И все начать сначала.
И еще. Вот сейчас расплодилось многотысячное войско новых артистов и, чаще всего, авторов. Их песни кажутся мне каким-то кошмаром, бредом, набором слов. Я так записываю "рыбу", когда мне надо подтекстовать музыку. Придумывается строчка, иногда даже удачная, и раз тридцать повторяется. И - хит!
Прав ли я в своем высокомерии? Скорей всего не прав. Во-первых, не бывает, ну не может быть много тысяч талантов, земля не родит. А во-вторых, и в главных: я не могу судить своей меркой этот разговор молодых. Молодые - у них другие чувства, и они сами выбирают код общения, понимают друг друга и балдеют под эту, на мой взгляд, бодягу. Трудно быть не мудрым, а старым!