Играй и умри
Шрифт:
Он был уверен в своей смерти, но понял вдруг, что слышит голоса. Шевелиться не мог, не видел ничего, кроме тьмы, даже думать – и то не было сил, а голоса бубнили, гудели, переливались волнами где-то совсем рядом и в то же время неимоверно далеко. Смысла произносимых голосами фраз он не понимал, но отдельные слова казались знакомыми. Наверное, если бы приложить чуточку усилий, можно было бы и разобрать хоть что-то из услышанного, уловить какой-то смысл, но делать это было неимоверно лень. Голоса мешали ему, раздражали. «Не шумите! – хотелось крикнуть
Но голоса шуршали, словно прошлогодняя листва на ветру:
– Как ты мог! Это же нарушение!
– Ты сам говорил, что его нужно сберечь…
– Но ты не сберег, ты оживил его, ты нарушил правила! Киберы этого не простят!..
– Киберы этого не видели, я перевел все камеры на Свояка, а потом усыпил его и выключил солнце. И я не оживлял Урода, ты же знаешь сам, что БиПы не умеют оживлять, они могут только лечить. Я его вылечил…
– Ты думаешь, они этого не узнают? Кто-нибудь да расскажет!
– Я сделал все сам. Выключил солнце, слетал к ангару, нашел Урода, перевез его к БиПу…
– Ты нарушил все возможные правила!.. Я не знаю, что с тобой будет! Что с нами будет…
– Если ты не расскажешь, то никто не узнает. И киберы подумают, что все идет по плану. Они же знают – людям надо спать. Так что перерыв с погасшим солнцем не должен вызвать подозрений. А проснутся они оба уже в «Городе», и шоу будет продолжено.
– Как они вдруг окажутся в «Городе»?! Что это за сценарий?! Пусть оба проснутся возле реки, а до «Города» дойдут сами. Пусть сразу туда идут, хватит с меня «Долины»! Сможешь устроить?
– Устрою. Не пойдут, а побегут! Мимо не промажут, можешь не беспокоиться.
– И чтобы больше без неожиданностей! Присматривай за Уродом, но если умрет – то умрет. Никаких воскрешений!
– Хорошо, Нюд, только успокойся.
– Успокойся?! Да я по-хорошему должен тебя сейчас отстранить и доложить киберам о случившемся!
– Но тогда ведь и тебе не поздоровится, правда?
– Иди работай, сопляк! Я тебе еще это воскрешение припомню!..
Проснулся Теонг от дикого вопля. Вскочил, ничего не соображая, не зная, куда бежать, за что хвататься. Завертел во все стороны головой. И наткнулся взглядом на Сома. Тот стоял бледный как мел и смотрел вытаращенными глазами на Теонга так, словно увидел ожившего покойника. Да так оно, собственно, и было, поскольку сталкер, с трудом подбирая слова, выдавил:
– Т-ты к-как?.. П-почему?.. Ты же умер!
– Не уверен, – ответил тохасианин.
Хотя, попытавшись вспомнить, что же с ним произошло и как он очутился на этом травянистом берегу речки, понял, что не может этого сделать. Вроде ушел под воду, потом дикая боль в ногах, затем – в легких. И все… Ну, еще бубнящие голоса, но они могли и примерещиться или присниться. Но вот как он выбрался из реки? И что с его ногами?!.
Теонг схватился за ноги выше колен – там, где недавно пульсировала страшная боль то ли от ударов острыми тяжелыми камнями, то ли… Уж не были ли эти «камни» зубами речного чудовища?.. Но почему же сейчас он ничего не только болезненного, но и вообще неприятного не ощущает? Ноги как ноги.
Сом ошарашенным взглядом сопровождал все движения Теонга. И, разумеется, заметил то же, что и Теонг.
– Не уверен?.. – процедил сталкер уже не заикаясь, но зато с явной подозрительностью в голосе. – А ты вообще уверен, что ты – это ты? Я вот – не очень. И даже очень не, щипать твою рать.
– Но почему? Я – это я! – стал хлопать по себе ладонями тохасианин. – И ты что, опять с катушек слетел?
– Я сейчас кому-то слечу, редить твою рябь! Сейчас вот вскрою тебя, кукла зоновская, пружинки-то твои повыковыриваю!
Сом и в самом деле достал из ножен жуткого вида клинок, который звался так же, как и сам землянин. Теонг попятился.
– Эй-эй, ты чего? Не надо меня вскрывать! Зачем? Я умру, если ты меня вскроешь.
– А если я тебя не вскрою, то умру я. Тебя ведь для того и слепили, чтобы меня угробить. Скажешь, нет?
– Конечно же нет! Зачем мне тебя… это… угроблять? Я даже не знаю, что это такое. И меня никто не лепил. Я ведь не глиняный!
– А вот это мы сейчас и проверим, щипать твою рать, – выставив нож, двинулся к тохасианину сталкер.
Теонг отшатнулся и поднял руки:
– Стой, стой, не надо! Ну хорошо, если ты не веришь, что я живой, дай мне свой ножик, и я сам чуть-чуть себя порежу. Ты увидишь, как потечет кровь.
– Дать тебе ножик? – злобно хохотнул Сом. – Чтобы ты меня им же и пришил?
– Да зачем мне тебя пришивать? И к чему я тебя пришью?.. Или это такая идиома? Пришить – значит убить? – догадался тохасианин. – Но зачем мне тогда твой нож? Я бы мог легко убить тебя из автомата.
Зря он это сказал. Сталкер тут же вогнал клинок в ножны и навел свой автомат на Теонга.
– Хочешь, объясню, в чем твоя ошибка, барби бессисечная? – прошипел землянин. – Или даже не твоя, ты-то всего марионетка, а твоих кукольников?.. Эй, ты, Зона, слышишь меня, щипать твою рать?!..
– Меня зовут Теонг, а не Барби, – почему-то сильно обиделся на это непонятное, но наверняка весьма нелестное обращение тохасианин. – И я не марионетка.
– Неважно, как ты себя называешь, зовись хоть Папой Римским, правдивей от этого не станешь. А ошибок в тебе даже не одна, а сразу пачка. Начнем с того, что на тебе нет комбеза, а Тимоха, когда ласты склеил, в комбезе был.
– Комбез могло рекой унести! – завопил Теонг. – Или кто-то снял, пока я был без сознания!
– Чтобы река умела молнию расстегивать и липучки отлеплять – у нее руки должны иметься, редить твою рябь. А сними его кто-то с тебя, он бы и оружием не побрезговал, и тебя вряд ли целехоньким бы оставил. Но даже если так… Тимохин костюм здорово изгваздался, мы же в туннеле на брюхах ползали. А на тебе – новенький, чистый, отглаженный, как только со склада!
– Он не новенький! Просто его водой вымыло, а когда он сох, то разгладился.