Игрок
Шрифт:
— Не надо, — дергаюсь, как от удара током. — Кирилл!
Пытаюсь перевернуться и не выпустить из рук одеяло, хотя, учитывая, что оно у нас одно на двоих, это не лучший вариант.
— Тебе стоит уйти сейчас. Сейчас часов шесть — ну или чуть больше, — если поторопишься — никто не увидит, — говорю.
Против воли отмечаю, насколько окрепли его мышцы после интенсивной физиотерапии. Инвалидное кресло, костыли, трость — вся нагрузка пришлась на руки и грудь, сделала их крепкими, будто Кирилл не лежал месяцами
Оказывается, однако, что Харитонову причины моего смятения непонятны.
— Жен, ты всерьез думаешь, что я вернусь домой, поцелую жену в щеку, сяду за обеденный стол и как ни в чем не бывало стану шутить над подгоревшим омлетом?
На его лице такое искреннее недоумение, будто десятки поколений мужчин, живших ранее, своим женам не врали! А у меня в голове вспыхивает яркая картинка, где они с Верой смеются и с вилки кормят друг друга. От этой мысли становится тошно.
— Случившееся вчера было ошибкой, — начинаю говорить через силу. — Понимаю, я расстроилась, а ты выпил, вломился сюда…
Внезапно Харитонов проворно хватает меня за лодыжку и тянет к себе. Попытки сопротивляться заканчиваются тем, что он просто заводит мне руки за голову и нависает сам сверху.
— Это было бы оправданием, будь мне шестнадцать, Жен. Но я уже лет семнадцать не насилую девиц после пары капель спиртного.
Его глаза горят так ярко и счастливо, что контраргументов у меня не находится.
— Я хочу именно тебя, — добавляет тихо. Его откровенность до печенок пробирает. — Ты нужна мне.
Он целует мою шею. Медленно, с наслаждением. Забыться в объятиях желанного мужчины, еще раз, еще чуть-чуть, всего на несколько минут… Но это уже смертный приговор для самоуспокоительной лжи. Не просто физиология, не просто «я слишком долго была одна» и «он слишком много выпил». Нет. Это «хочу до безумия вопреки всякому здравому смыслу».
— Отпусти меня! Пусти! — выкрикиваю. — Мне не все равно, доволен? Но ты клялся хотеть другую женщину, нуждаться в ней. Объясни, как у тебя теперь язык поворачивается говорить то же самое мне, даже обручального кольца не сняв?
Виноватое выражение мелькает на его лице и мигом исчезает.
— Жен, я обо всем ей расскажу. Полечу в Германию и…
— Расскажешь о том, что стоило жене ступить на борт самолета, ты бросился в объятия своего доктора?
— Черт возьми, ну хоть дослушай меня! — выкрикивает Кирилл почти в отчаянии. — Ты думаешь, я всего этого хотел? Пойти против всех своих родных и близких. Думаешь, это легко? Признать, что столько лет прожил, не чувствуя ничего, когда говорил жене о любви?
Вот она — та самая ошибка, которой можно воспользоваться, окончательно позабыв о жалости.
— Да? А почему тогда сейчас? — спрашиваю жестко. — Чего ты ждал? Решил изменить жизнь, бросить жену? Вперед. Только не рассчитывай, что я приму тебя с распростертыми объятиями. Я ни при чем. Это твой выбор. Должен быть твой. Однако почему-то,
Диалог бессердечной стервы работает как надо: Кирилл встает и уходит, едва штаны натянув. А мне больно. Но как иначе? Я врала. В смысле я говорила правильные вещи, но разве сердце чувствует так? Да никогда. Оно болит. Разрывается на части.
Встаю с кровати и берусь за знакомые таблетки. Жаль, что они лечат вовсе не несчастную любовь.
Поскольку операционное вмешательство оказалось минимальным, было принято решение оставить Алису на попечение местных врачей и вернуться в исследовательский центр. Капранов сообщил мне об этом по телефону — позвонил, едва за Кириллом успела закрыться дверь моего номера. Совпадение ужаснуло, но новости обрадовали. Иными словами, в Выборге нам оставалось только проконсультировать Алису по поводу предстоящего лечения. А затем мы сядем в машину, которая умчит нас к прежней жизни: в блистательный исследовательский центр, под крылышко к Мурзалиеву, к лабораторным исследованиям…
Смотреть на Алису ужасно больно. Еще вчера эта девчушка во что-то верила, нервничала, не могла усидеть и минуты, а сегодня даже по сторонам не смотрит. Явно отчаялась, потеряла веру в хорошее. При ее диагнозе это губительно, но… как поправить? Правильные слова? Умоляю, за всю мою жизнь не нашлось совета, который бы облегчил горечь понимания неизбежности. Душу вылечить сложнее, ей перевязки ни к чему. И лучше лишний раз не проверять ее состояние. Помогает только одно: отвлечение.
— Хочешь его увидеть? — спрашиваю тихо.
— Кого? — прикидывается Алиса.
Приходится подыграть.
— Кирилла. Мы сегодня уедем, и не факт, что он будет навещать тебя так же часто, как раньше.
— Жен Санна, — внезапно говорит она совсем по-взрослому. — Он больше ко мне не приедет. Зачем? Да и я не хочу его видеть.
— Но он тебе нравится. Это не изменилось.
— Он обещал меня вылечить и не сдержал слово. Зачем ему теперь сюда возвращаться? Он не приедет. Стыдно будет.
Душераздирающая детская логика. Не сдержавшись, присаживаюсь рядом на кровать и обхватываю ее щеки руками. Осторожно, так, чтобы ни в коем случае не сделать больно.
— Алиска, не все так просто. Он же взрослый. И действительно хороший. Он может переживать, стыдиться, но он тебя не бросит, вот увидишь. Не раз еще приедет. Ты, главное, не сдавайся. Повидайся.
— Конечно, — кивает и высвобождается из моих рук. — Но как-нибудь в другой раз.