Игрушка для генерала
Шрифт:
Черт меня раздери, если я в тот момент понимал, насколько изысканным блюдом она окажется для меня, безумно, дико вкусной с ее яркими эмоциями, с ее непосредственностью и наивностью… Да, я привык к смерти, но ВВ13 излучала жизнь. Неуправляемая, не такая как другие, резко выделяющаяся из всех.
Она настоящая. Искренняя.
Понятия красоты слишком завышено. Агентов сортировали по масти, цвету глаз, росту и весу. Самые красивые пополняли ряды спецагентов, а иногда и постели своих генералов. Игрушка, которую можно было и трахать, и использовать. Удовольствие для искушённых — долбиться в покорное идеальное тело, наученное тебя удовлетворять. Я мог сделать с ней что угодно, ее можно сказать не существовало. Не было документов, картотек,
А я не отрывал взгляда от ВВ13 и чувствовал, как каменеет член, и как от желания попробовать ее на вкус во всех смыслах этого слова, сводит скулы. Ее боль должна быть изысканней, чем у других, её страх желаннее, а ее красота требует, чтобы ее взломали, вскрыли, прорисовали кровавыми бороздками, расписали шрамами. Это было мгновенное и навязчивое желание, которое пришлось тут же подавить. Агент может утратить свою ценность, потеряв девственность, и чаша весов в пользу возможности успеха любого задания перевешивала желание воспользоваться всем остальным, что я мог получить от девки, принадлежавшей мне целиком и полностью. Это была моя первая эмоция по отношению к ней. Злость за то, что не могу взять то, что захотел. Впервые отказывая себе ради иных целей.
Смотрел, как она отвечает на вопросы, как при этом подрагивает ее полная нижняя губа, как она опускает взгляд, когда я смотрю на нее, как усиливается запах гладкой, молочной кожи и не от страха, мать её, не от страха.
ВВ13 пахла самым чистым возбуждением, неприкрытым желанием.
Когда смотрела мне в глаза, меня простреливало током в тысячу вольт. Это озадачивало и сбивало с толку. Я привык заставлять отвечать насильно, причиняя страдания, выдергивать, то, что пытались от меня спрятать те, кого я собирался пытать.
А еще мне нравилось слушать ее, видеть мир её восприятием. Понимать КАК именно она его видит. Какими красками. Потому что для меня он всегда был черно-белым.
Видеть себя её глазами. Сколько раз за всю свою жизнь я видел себя глазами жертв, но никогда таким, каким видела меня она. Я еще не знал этому названия, но со мной что — то творилось. Монстр, чудовище, зверь…так меня называли … а она, даже про себя, называла меня Владимиром. Именно так. Полным именем. Я читал ее записи. Мне приносили тетради. Она писала в них про меня. Ее голос, когда она говорила со мной, звучал очень тихо, а я содрогнулся от наслаждения, когда прочел свое имя в её дневнике впервые. Потом это станет для меня персональным наркотиком, запрещенным и ядовитым препаратом, диким кайфом — слышать, как она его произносит. Просто смотреть в её глаза, и понимать, что она видит только меня. И это не раболепное поклонение бесправного раба своему Хозяину. В огромном зале, наполненном военными, работниками НКВД, она видела только меня. И от осознания этого крышу сносило напрочь. В ее комнате стояла прослушка. Иногда она говорила сама с собой…иногда я слышал свое имя.
Иногда она его шептала, а иногда громко и восторженно кричала. И, чёрт побери, когда понял, что она делала в этот момент, меня скрутило от бешеного желания услышать вслух, увидеть своими глазами, выбить из неё своё имя оглушительно громко, со стонами. Прощупать, почувствовать ещё и ещё. Можно лгать словами, но наедине с самим собой не могли лгать даже самые изощренные. Вот эта оборванка, с огромными голубыми глазами, юная, неискушенная, принадлежавшая мне, исступленно ласкала себя, представляя меня. Ее самой желанной и дикой фантазией оказался я.
Не свобода, не слава, не деньги, ни еда, а я, мать вашу. Я.
Тот первый раз, когда она проходила тест, я убедился в этом еще раз, и не только я.
И мне понравилось. Слышать, как сильно учащается её пульс, как концентрируется запах тела, как зашкаливает сердцебиение. Не от страха, а от моей близости.
Однажды, вырываясь из гипноза в первые же доли секунд, она закричала моё имя, а по моему телу проходили волны
Я почувствовал, как её пальцы переплелись с моими, и утонул в огромных глазах, где не существовало ничего, кроме моего отражения и дикого восторга, что я рядом. Сильно сжал её пальцы. Да! Мать вашу, да! Это оно! Да! У неё получилось. У нас получилось, и маленькая игрушка искренне улыбается мне, сжимает мою ладонь, льнет ко мне. Та, которую могут покарать смертью за прикосновение к вышестоящему лицу без спроса, не просто касается, а лихорадочно тянет к себе… Она думает, что это её фантазия…там, в ее гипнотическом сне, а у меня перед глазами точки, и меня трясет. Я впервые теряю над собой контроль в жажде почувствовать еще и еще. Слабость. Проклятая слабость. Но мы одни, кроме нас в кабинете никого нет, и рядом со мной слишком большой соблазн, чтобы не уступить ему.
Я ощущаю жар её упругого тела, и сносит все планки на хрен, и мне до физической боли хочется слизать свое имя с ее губ, вдохнуть его, почувствовать вкус, сожрать не жизнь, а своё имя, которое она всхлипывает, глядя мне в глаза. Зарываюсь в густые волосы пятерней, перебирая пряди, и сам не понимаю, как жадно впиваюсь в ее губы. Начинает лихорадить от вкуса, от прикосновений языка к ее языку. Вгрызаюсь в нежный рот и слышу её стон…И мои фантазии подбрасывают уже совсем иные картинки, от которых член встает дыбом, каменеет, причиняя физическую боль, тело сводит судорогой от бешеной похоти и навязчивого желания взять. Здесь и сейчас, пометить еще раз. Заявить права обладателя. Но тогда это был бы крах.
Попробовал и хватит. К дьяволу! К такой — то матери! Пусть считает, что приснилось и привиделось! Убрать ее!
Подальше от меня. Вместе с дикой злобой на неё. Забываться в телах шлюх, драть их со всей дури, кончать им в рот, представляя, что это она передо мной на коленях…Бля***ь, я в собственном аду. Неожиданно и быстро. Пока без осознания, что это надолго. Что это, мать её, навечно. Ад, построенный своими руками, убивает гораздо изощрённее, потому что его архитектор — ты сам, построивший туда вход, но потерявший право на выход.
Глава 11
Мои права мне объяснила Клара, с нотками уже знакомого презрительного высокомерия она сообщила, что никаких прав в этом доме я не имею. Можно подумать, я не поняла этого сама. Впрочем, Клару вряд ли интересовали мои умственные способности, если она вообще допускала мысль, что я разумное существо, а не вещь. В чем я сильно сомневаюсь. Мы и есть вещи. Только живые. До поры, до времени. Наш срок годности определяет только Хозяин. Тогда я не имела представления, каким ничтожным этот срок может быть. Иногда агент жил не больше одного дня. До первого тестового задания. Я даже не подозревала, с какой легкостью миновала грань чудовищного механизма смерти. Перепрыгнула через тонкое, остро заточенное, лезвие и даже не порезалась, но квест будет усложняться, а уровней в нем ровно столько, сколько я смогу пройти. Не больше, не меньше. Тот, что убьет меня, и станет последним, а убить может любой, и никто не протянет мне руку помощи. Всем наплевать. Не прошла — значит, негодная. Негодная — значит, мертвая. Понимание полного цинизма по отношению к таким, как я, придет не сразу.
Клара сказала, что мое пребывание здесь временное и лучше всего меньше совать нос, куда не нужно и еще меньше попадаться на глаза Хозяину. Со слугами я могу не общаться — им все равно запрещено со мной разговаривать. Я хотела спросить, а что тогда можно, но не стала. Моя неприязнь к этой женщине росла все больше и больше с того дня, как она растоптала цветы. И я уверена, что она знала об этом, видела в моем взгляде, так же, как и Филипп в свое время. Ее это озадачивало и в тот же момент за взгляд не накажешь, а то, что она мечтала найти повод меня наказать, я даже не сомневалась, и также именно с того дня, как там, внизу, на земле, появились кустарники роз. Это была моя маленькая победа… и я смаковала ее каждый день.