Игрушка для хищника
Шрифт:
И я, сам не успев подумать, что делаю, просто беру ее на руки и начинаю покачивать, расхаживая взад-вперед по собственной спальне.
Только когда успокаивается, — и уже будто не лихорадит ее, а, кажется, — просто спит, спокойно, даже где-то сладко, только лоб испариной покрытый, — бережно укладываю назад.
Так и не выключив ночник, тихонько прикрываю за собой дверь.
Нужно сказать, чтобы вторую спальню наконец доделали, — она у меня уже год как в процессе. Не нужна она мне просто, — вот и не замарачиваюсь. А теперь вот, похоже, самому посреди сваленных досок спать придется, —
Но я не дохожу до комнаты. Так и сваливаюсь по дороге в гостиной на узкий диван.
Глава 8
Черт, я провалялся в отключке сутки.
Разлепляю глаза ранним утром.
По дому опять снует Аля, проходя мимо и даже на меня не глядя.
Змей ей услужливо приносит бинты, таз тащит с холодной водой.
Хм… Кажется, он, суровый и непрошибаемый, к Альке все-таки неравнодушен, — впервые вижу, чтобы у него появлялась улыбка, — а она появляется, правда, когда Алька поворачивается к нему спиной и не видит. Командует им, — сухо, устало, — но тоже усталости не показывает.
— Привет, Аль. Что-то случилось? Ей хуже?
Окидывает меня пустым взглядом и только качает головой.
Похоже, отвечать и разговаривать со мной не собирается.
— Не хуже. Так же, — все-таки роняет, так и не поздоровавшись и уходит обратно в спальню к девчонке.
— Змей, хватит на побегушках у Алины Алексеевны бегать, — усмехаюсь, глядя на то, как его лицо снова становится бесстрастным, без всякой эмоции. — Я позавтракаю — и едем девок домой отправлять.
Да, я лично проконтролирую, чтобы они добрались. И охрану свою на первые дни оставлю. Альбинос, вроде как, меня услышал и нарываться не должен, — глупо, да и не выгодно ему, — но хрен его знает. Я бы, например, хрен бы прогнулся. Наоборот, — нагло бы, из-под носа увел, если бы меня прогибать кто-то вдруг решил.
Я бы, блядь, лучше бы бабло потерял, — но мордой в грязь ткнуть себя не позволил.
Не дошел я пока до этих расчетливых и взвешенных раскладов. Для меня бабло — это только средство. И по херу, сколько ты его потеряешь. Главное, — чтобы нагнуть тебя никто не смог. Даже чтоб не подумал.
Но я, блядь, не знаю, что творится у Альбиноса в голове. Многие курвятся, и начинают жопы лизать ради лишнего миллиона. Всем, причем, и еще при этом улыбаясь. Я бы, блядь, лучше сдох. Как будто бабло может тебе компенсировать ощущение себя полным дерьмом.
Уже через полчаса мы со Змеем у того самого дома.
По дороге в аэропорт все-таки замечаю людей Альбиноса, — хрен его знает, то ли все-таки попытаться хотел, то ли просто проверяет, под моей ли они защитой. Под моей, Альбинос. Под моей. Можешь даже не сомневаться.
Из аэропорта еду к Манизу, — раз уж пошло такое дело, то нужно зачищать то, что осталось. И заодно перевозки проверить, на предмет того, куда там Альбинос еще успел влезть.
Снова возвращаюсь домой ночью, вымотанный до края. Но даже ночью работники стучат и сверлят, — знают, если сказал что-то сделать, значит, работать нужно пока не закончат. А, значит, вторая спальня будет готова очень быстро. Хотя — лучше бы еще вчера.
И все равно — прежде, чем
Мечется по постели, волосы — слипшиеся, мокрые, а я сижу, как идиот, и руку ее держу.
Так когда-то возле Миры сидел, — меня переносит, будто машиной времени.
В таком же полутемном помещении, — только то был заброшенный подвал, обустроенный нами под якобы нормальную квартиру. Обшарпанный диван и пара стульев, — ничего там больше не было. Страшными драками мы подвал тот отбивали.
В который раз тогда из детдома сбежали, — я, Мира и еще несколько наших.
И вот так она лежала, — орала, корчилась от ломки, — а я сидел над ней и ни хера не мог сделать.
Дергало ее в страшных судорогах, — а меня разрывало от того, что ничем не могу ей помочь, и даже боль ее на себя не могу взять, — а взял бы, если б мог. Я бы выдержал. А она… Она не выдержала, не пережила. На руки ее подымал, прижимал к груди, чтобы хоть как-то судороги эти унять…
А она скребла по ней ногтями в жуткой муке… И так и застыла с распахнутыми глазами. А я выл, тогда, прижимая ее к себе и клялся, что разорву того ублюдка, который ее подсадил на наркоту.
Разодрал, конечно. Но легче не стало. Ни разу.
Кем мне была Мирка? Подругой? Первой любовью? Хер его знает, я и сам не понимал. Только тогда в груди тепло какое-то билось. И оборвалось черной дырой, когда она ушла. Вот тогда та самая пелена красная перед глазами и появилась в первый раз. Вот тогда я, наверное, и стал таким, — не живым, переполненным черной злобой. Требующей крушить все вокруг и убивать.
Давно Мирку не вспоминал, — пройдено и забыто.
Но смотрю на эту, — и другая перед глазами вдруг появляется.
И забываю о том, кто она, чья дочь и почему здесь оказалась.
Хочется баюкать, вытащить.
Верить хочется личику этому ангельскому. Такой невинной выглядит сейчас, такой беззащитной и маленькой. И что-то щемящее внутри поднимается.
Нехорошо это. Совсем, мать его, не хорошо. Не должно это все во мне дергаться.
Будь она кем-то другим, — отдал бы к Альке в больничку. Но не тот случай. С ней надо что-то решать, а я пока не понимаю, — что.
И приходить к ней надо переставать. Хоть почему-то и тянет постоянно. Ладно, завтра подумаю.
Разгоняю рабочих и укладываюсь спать в соседней недоделанной комнате. Двери открытыми оставляю. И раз десять за ночь, блядь, срываюсь, на ее крики. Тело само как-то вскакивает и подрывается. Сиделку мое тело решило из меня сделать. Сиделку для малолетних сучек.
Утром уезжаю, взглянув на нее только мельком. Дел — по горло, и не простых.
Возвращаюсь затемно, снова валясь от усталости.
Хрен знает, что со мной происходит. Единственное желание, — просто упасть на постель и отрубиться. Даже есть не хочется. И девчонка, блядь, весь день из головы не выходит. Так и стоит перед глазами ее лицо. И хочется провести по нему ладонью, и стереть это выражение страха и тревоги. Чтобы безмятежным оно стало. Чтобы улыбнулась и тихонько, спокойно засопела. И губы ее — розовые, пухлые не выходят из головы. Что за хрень? Это с каких пор я вдруг впечатлительным таким стать успел?