Игрушка судьбы: Фантастические романы
Шрифт:
— Ни в коем случае. Тебе, наверное, померещилось.
— Можешь ли ты сообщить мне, что значит «треклятый»? Шекспир постоянно говорил так, и я впал в привычку вслед за ним. Но никогда не постигал смысла. Вопрошал его, а он не объяснял. Только смеялся надо мной, глубоко внутри себя.
— У этого слова нет какого-то особого смысла. Обычно нет. Его применяют для выразительности, не придавая этому значения. Просто присловье такое. К тому же в большинстве своем люди пользуются этим словом нечасто. Некоторые пользуются, но
— Тогда оно ничего не значит? Всего лишь фигура речи?
— Совершенно верно.
— Когда я говорил о магии, он обозвал ее треклятой дурью. Выходит, он не имел в виду особенную разновидность дури?
— Нет, он имел в виду дурь вообще.
— Ты тоже полагаешь магию дурью?
— Я не готов к ответу. Честно говоря, никогда особенно об этом не задумывался. По-моему, если применять магию легкомысленно, она может стать дурью. А возможно, магия — это то, чего вообще никто не понимает. Ты что, веришь в магию? Или даже занимаешься магией?
— Мой народ разработал за много лет великую магию. Иногда она помогает, иногда нет. Я говорил Шекспиру: давай сложим наши две магии, может быть, вместе они откроют туннель. Тогда он и обозвал магию треклятой дурью. Сказал, нет у него никакой магии. Сказал, магии вовсе нет на свете.
— Подозреваю, — заявил Хортон, — что он выступил предубежденно. Нельзя порицать то, о чем ничего не знаешь.
— Да, — согласился Плотояд, — мой Шекспир вполне мог поступить так. Хоть я и полагаю, он мне лгал. Полагаю, у него была магия. Он имел вещь по имени «книга» и говорил — Шекспирова книга. Книга могла беседовать с ним. Что это, как не магия?
— Мы называем это чтением, — пояснил Хортон.
— Он брал книгу, и она с ним беседовала. Потом он беседовал с ней. Наносил на нее мелкие метки специальной палочкой, которую имел с собой. Я спрашиваю, что он делает, а он только ворчит. Он всегда ворчал мне в ответ. Это значило оставить его в покое и не докучать.
— Ты сохранил его книгу?
— Я покажу тебе ее позже.
Бифштекс поспел, и Хортон принялся за еду.
— Вкусное мясо, — похвалил он. — Что за зверь?
— Не такой большой, — отвечал Плотояд, — Нетрудно убить. Не пробует сражаться. Убегает, и все. Однако лакомый. Много мясных зверей, а этот самый вкусный из всех.
По тропинке тяжело взобрался Никодимус, прижимая к себе ящик с инструментами.
— Опережаю ваши вопросы, — объявил робот, — Я его не починил.
— Однако дело продвинулось? — осведомился Плотояд.
— Не знаю, — честно ответил Никодимус, — Думаю, что догадываюсь теперь, как отключить силовое поле, хоть окончательно я ни в чем не уверен. По крайней мере, стоит попробовать. Главным образом я пытался разобраться, что там, за этим силовым полем. Я делал всевозможные зарисовки, вычертил несколько схем, чтоб получить хотя бы примерное представление,
— Но ты не опустил руки?
— Нет, я продолжу свои попытки.
— Это хорошо, — объявил Плотояд и проглотил последний кусище истекающего кровью мяса. Потом добавил: — Спущусь к роднику умыться. Я неряшливый едок. Желаешь, я подожду тебя?
— Нет, — отказался Хортон, — Я умоюсь потом. Видишь, я же съел пока только полбифштекса.
— Вы да извините меня, пожалуйста, — произнес Плотояд, поднялся и вприпрыжку понесся по тропке вниз. Человек и робот остались сидеть, провожая его глазами.
— Как прошел день? — поинтересовался Никодимус.
Хортон пожал плечами:
— Отсюда чуть к востоку есть что-то вроде покинутой деревни. Каменные постройки, совсем заросшие кустарником. Судя по всему, там никто не живет уже много веков. Никакого намека ни на то, почему они были здесь, ни на то, почему ушли. Шекспир, по словам Плотояда, считал, что тут была исправительная колония. Если так, ловко придумано. Раз туннель не работает, не надо волноваться, что кто-нибудь сбежит.
— А Плотояд не знает, что это были за люди?
— Не знает. И по-моему, ему наплевать. Он лишен подлинной любознательности. Все, что его интересует, — это настоящий момент. Кроме того, он боится. Прошлое, по— видимому, пугает его. Мое предположение, что они были гуманоидами, но не обязательно людьми в нашем понимании. Я заходил внутрь одной из построек и нашел там что-то вроде бутылки. Сперва я подумал, что это ваза, но скорее все-таки бутылка.
Пошарив подле себя, Хортон нашел бутылку и вручил Никодимусу, Робот долго вертел ее в руках.
— Грубая работа, — изрек он. — Картинки способны дать лишь приблизительное представление о действительности. Трудно сказать, что они изображают. А эти значки похожи на письменность…
— Верно, — кивнул Хортон, — и все-таки у них зародилось понятие об искусстве. Что можно расценивать как отличительный признак культуры на подъеме.
— Все равно, — заявил Никодимус, — с изощренной технологией туннелей этот уровень несопоставим.
— Я не собирался утверждать, что они те самые, кто построил туннели.
— А Плотояд больше не заикался о том, что присоединится к нам, когда мы будем улетать?
— Нет. Очевидно, он уверен, что ты сумеешь починить туннель.
— Лучше ему, пожалуй, этого не говорить, но вряд ли. В жизни не видел такой путаницы на контрольной панели.
На тропинке показался Плотояд, возвращающийся вперевалку.
— Теперь я чистый, — возвестил он, — Вижу, что ты закончил еду. Понравилось мясо?
— Мясо восхитительное, — сказал Хортон.
— Завтра будет свежее мясо.