Игрушки для императоров: Лестница в небо
Шрифт:
— Он приказал мне сложить полномочия. Отречься от престола в его пользу. В противном случае угрожал добиться своего силой. И мне нечем было ответить!
— И чем все кончилось?
Донья Катарина заговорщески улыбнулась.
— Я побила его чисто женским оружием, дочь. Тем, против которого бессильны их пушки и деструкторы.
— ???
— Сказала, что беременна. От него. Что готова сделать все, что он скажет, в обмен на то, что его ребенок станет наследником престола.
Сергей опешил. Да и Лея раскрыла рот от изумления. Донья Катарина умела удивлять.
— И он поверил?
— Конечно! —
Мы были близки с ним. Постоянно. Да, дочь, вот такая была у нас любовь — через страх, подлость, обман и предательство. Он поверил.
— А потом? — спросил Сергей. Да уж, спрятать такой известный эпизод семейной истории от малышки Леи?
…Этот эпизод так и остался незначительным эпизодом в истории планеты. О нем не принято говорить, а фактов и упоминаний очевидцев осталось слишком мало — Веласкесы хорошо замели следы. А слухи? На то они и слухи. Ссора между Веласкесами, пусть и с использованием войск — это все равно ссора между Веласкесами. Кому какое до этого дело? Но чтобы о том конфликте не знала сама Лея? Наследница престола и будущая глава семьи? Это удивило.
— Он отвел своих солдат, — продолжила донья Катарина. — Я оказалась на положении чуть ли не пленницы, но осталась на троне. И мне надо было срочно забеременеть. От него.
— И вы сделали это?
— Разумеется! — вскинулась королева, одарив его презрительным взглядом. Дескать, за кого ты меня принимаешь, сопляк? — Я наняла проститутку. Подложила под него. Филипп всегда был охоч до женщин и не ждал подвоха. Та девочка и достала мне то, что… Что мне требовалось. Дальше продолжать?
— Мама… — воскликнула вдруг Лея, но как-то жалобно, словно готовая расплакаться.
— Ты должна меня понять, дочь, у меня не было выбора. На кону стояло слишком многое. Может это не совсем нормальный способ зачатия, но я любила его, он любил меня, и ты — дитя любви. А остальное — лирика, достойная только того, чтобы показывать ее слезливым сеньорам в прайм-тайм.
На Лею было тяжело смотреть. Дыхание ее сбилось, лицо налилось краской, а руки начали нервно подрагивать.
— Мама! — вновь воскликнула она, со злостью. Попыталась вскочить, но Сергей обхватил ее за талию и с силой потянул обратно.
— Сиди. И чем все закончилось?
— Через одиннадцать месяцев после осады родилась Лея. Он, конечно, узнал. Но когда узнал, я на самом деле была беременна, и он ничего не мог сделать. Так я осталась у власти.
— Мама! — вскричала Лея и все-таки вскочила, гордо нависая над королевой — он ее не удержал.
— Сядь!!! — раздался громовой раскат. — Сядь и включай мозги, а не то, чем ты обычно думаешь!
Донья Катарина из больной слабой женщины вмиг превратилась в языческую богиню грозы. Сергей инстинктивно вжал голову в плечи, да и Лея стушевалась.
— Ты — наследница престола! Огромной космической державы! И только это должно волновать тебя! Ты не имеешь права оценивать поступки, как слезливая горожанка, насмотревшаяся дешевых сериалов! Есть такое слово «ответственность»! И есть «поиск пути оптимального решения»! Не всегда благородного и честного, но всегда правильного! И если ты не приемлешь эту жизненную позицию, тебе лучше
Лея села и поникла. Действительно, поникла. На его глазах с ней в который раз происходила убийственная метаморфоза, победа рационального начала над эмоциональным. А он в который уже раз проклял тот день, когда встретил ее, особу королевской крови иностранной державы в чуждом, в общем, для них обоих огромном городе огромной страны огромного мира. Проклял, потому, что власть — это не диагноз, это крест. Крест для них, сидящих в этой комнате, и тех, кто сидел здесь долге годы до этого. И тех, кому предстоит сидеть, если будет на то воля всевышнего. И он на этот крест добровольно подвязался, умчавшись вслед за нею, девочкой мечты, с родной планеты, бросив карьеру и радужные перспективы будущего.
Донья Катарина же продолжила, как ни в чем не бывало:
— А потом, позже, конечно, значительно позже, террористы взорвали последнего представителя династии Давила, последнего легитимного императора Владычицы Южных Морей. И в гражданской войне на Земле наметился пат. Не осталось никого, кто мог бы с уверенностью сказать, что он — прямой наследник имперского престола.
— И вы решили сбагрить Филиппа туда, — развил он тему. Королева кивнула.
— Да. Женщина, на которой его в свое время женила моя мать, дабы связать Имперский и Венерианский престолы, оказалась единственной выжившей, последней Давила. Я бы больше сказала, она выжила только благодаря этому браку. Не воспользоваться таким моментом могла только клиническая дура, а я таковой себя не считаю.
Пауза.
— Да, я нашла ему игрушку, забаву на много-много лет. Покорять для жены Империю, и завоевывать для Венеры союзника в лице бывшей метрополии. Ведь занимаясь своими делами, погружаясь в них, он отошел бы от дел Венеры, и я смогла бы, наконец, почувствовать себя свободнее.
Я вышла на земных магнатов, желающих расширять бизнес за счет связей с бывшей колонией, предложила кое-какие совместные проекты, и они ухватились. Всех достала бесконечная война за престол, они с удовольствием оперлись бы на венерианские штыки, только бы ее закончить. Так что это было не сложно. Тем более, закончить с прибылью и новыми деловыми горизонтами. Кое-кто поддержал эту идею и у нас, среди кланов, также желая расширять бизнес — деньги на кампанию мы наскребли.
Армия уже имелась, опытная, закаленная в боях. Только теперь она выступила не как кадровое войско, а как сборище наемников, воюющих за деньги, но профессионализма солдат от этого не убавилось. Магнаты официально «пригласили» Анну Марию на имперский престол, как единственную наследницу, и опасный полководец вместе с опасной армией отправились за миллионы километров прочь. А я, впервые с момента коронации, почувствовала себя королевой.
Она вновь вздохнула, делая паузу. Ей было тяжело, воспоминания всколыхнули в душе какие-то тонкие струнки, что не могло не сказаться на и так плохом самочувствии. Но она была счастлива, погружаясь в минувшее. А чему ей, человеку, одной ногой ступающему за Порог, еще радоваться в этой жизни, кроме как воспоминаниям?