Игрушки для императоров

Кусков Сергей Анатольевич

* * *

Феликс оказался штатным садистом. От него держались подальше даже ведшие меня надзиратели, не прекословили ему и не пререкались. Ну, истинный «плохой гвардеец»! Да, такие люди нужны именно здесь, в гвардии — выбивать из подследственных показания без химии и дорогих спецсредств, стоящих на вооружении небедных чекистов и еще более небедных служб безопасности кланов. В работе такого «плохого парня» срабатывает не только и не столько применяемая им физическая сила, сколько страх, который тот внушает. Достаточно

трудоемкое дело, зато идеально подходит под бюджет именно этой конторы.

Я тоже проникся. В обморок не упал, разумеется, причитать и звать маму не начал, но настроение резко сменилось с отрицательного до безысходного. Или почти безысходного.

Привели меня на сей раз не в мою покрытую инеем камеру, с которой я за ночь свыкся, а в небольшое жуткого вида помещение, в центре которого к полу был прикручен металлический стул. Не электрический, проводов не заметил, но снабженный множеством захватов, фиксаторов и иных веселых приспособлений, от которых начали подкашиваться ноги. На этот стул меня и усадили, предварительно сняв браслеты, но закрепив руки сзади, за спинкой стула. После чего надзиратели удалились, оставив меня наедине с Феликсом.

— Мне сказали, ты плохо себя ведешь?.. — обратился ко мне детина. Я промолчал, комментарии были излишни. — А ты знаешь, что бывает с мальчиками, которые плохо себя ведут? Или ты не мальчик?

Он обошел меня кругом и показно удивился:

— Ах, да, ты уже не мальчик! Ты мужчина! Ну что ж, тогда и разговор с тобой будет, как с мужчиной.

В следующую секунду его кулак впечатался мне под дых. Я согнулся, насколько позволяли крепления: дыхание перехватило, нечем было даже застонать. В глазах помутнело.

Вот это силища! Признаюсь, не ожидал такого. Я занимался несколько лет, терпел всякие удары, мне попадало и от тренеров (а наши тренеры не считают необходимым как-то щадить нас на занятиях), но таких мощных не припомню. Еще бы немного — и вышиб бы дух, мать его…

— Теперь ты понимаешь, что случается у нас с плохими мальчиками?

Пудовый кулак врезался мне в скулу. Не так сильно, но хлестко и больно. И главное, обидно. Но расслабиться или огорчиться не успел — следом меня нагнал второй удар, а за ним третий. И все по лицу. Толстяк бил не сильно, в кайф, получая эстетическое удовольствие от моего бессилия. Я до боли сжал кулаки, пытаясь не завыть ненароком, а тот продолжал избиение, меняя точки приложения.

Сколько это продолжалось — не знаю, но в один момент все закончилось. Феликс, утерев руки от крови из моего разбитого носа, молча вышел, оставив меня одного. Я сцепил зубы — выть хотелось неимоверно. И на сей раз моя ярость, моя вечная спутница, НИЧЕГО не могла для меня сделать. Я был волком, яростным волком, запертым в прочную железную клетку.

Лицо пылало, тело ломило от боли; я сидел в грязной допросной камере, прикованный к стулу, и ждал продолжения своих мучений, сходя с ума от неведения и безысходности. Неплохое завершение истории! Где же эта гребаная Катарина, обещавшая защитить от Кампоса?

Феликс… Его рожу запомню до конца жизни. Я доберусь до этого сукиного сына! Все отдам, душу дьяволу продам,

но он свое получит. Чего бы это мне не стоило.

Эта мысль обнадежила настолько, насколько возможно. Люди смертны, даже гвардейцы, и иногда с ними случается что-то непредвиденное. Например, несчастные случаи. Пусть инициатором работы со мной является Виктор Кампос, плевать: если я отсюда выйду, я найду способ, чтоб это «что-то» случилось непосредственно с Феликсом, хоть он всего лишь рядовой исполнитель. Он — садист, получающий удовольствие от избиения, это большая разница. Такой я вот злой и мстительный.

Но была еще одна мысль, доводившая до отчаяния. Я здесь — не первый и надо мной как следует еще не работали. Так, подкрасили лицо, чтобы знал, с кем связался и что у них развязаны руки. Серьезная работа начнется только тогда, когда мне предъявят конкретные детали своего дела, и вот тогда начнется сущий ад. Все эти байки про людей, попавших в застенки гвардии и вышедших искалеченными, или вообще не вышедших — правда. Несмотря на то, что гвардия по определению — цитадель закона и порядка.

* * *

— Итак, молодой человек, продолжим.

Слащавый голос комиссара вывел меня из состояния полудремы. А может и дремы — я слишком сильно устал и вымотался, провалился в сон моментально, как только люк за Феликсом встал на место. Хотя, какой тут сон…

Да, я все также сидел в камере, прикрученный к тому же стулу. Судя по онемению кистей, сидел достаточно долго, больше часа. Так, надо срочно начать шевелить руками, попытаться возобновить кровоток — иначе будет худо. И я старательно заработал кистями, насколько позволяли архаичные крепления.

— Сеньор, я уже давно высказал подобную мысль. Я был готов сотрудничать и без рукоприкладства, если вы заметили.

— Я не заметил, — беззаботно бросил комиссар. Сволочь! Он поставил передо мной, чуть сбоку, в углу камеры, принесенный с собой стул и раскрыл папочку складного терминала, после чего довольно прокашлялся.

— Первый вопрос. Какие взаимоотношения тебя связывают с Бенито Кампосом, сыном известного уважаемого человека Виктора Кампоса?

Я про себя отметил лишь «уважаемого человека». Сказано это был с намеком, но без иронии. Неужели гвардия пала настолько низко? Интересно, вся, или в ней еще остались честные люди? После приключений в школе и взятке директора ДБшнику в последнее верилось слабо.

— Никаких.

Комиссар удивленно хмыкнул.

— Странно, согласно моим сведениям, очень даже тесные!

Я хрипло рассмеялся.

— Вот тут вы правы! Тесные!

— Так «тесные», или «никаких»? — прицепился он, пронзая взглядом.

— Тесно-негативные, — стушевался я.

— Поясните, сеньор Шимановский.

«Итак, друг мой, — подбодрил внутренний голос, — ты снова „сеньор“. Издевательство закончилось, комиссар снова стал комиссаром, официальным лицом, обязанным говорить подследственному „вы“. Ты рад?»