Игрушки для императоров
Шрифт:
В следующую секунду существо, сидящее напротив меня, молнией сорвалось со своего места навстречу ничего не ожидающему комиссару. Удар. Еще удар.
— Ох йо… — выдал он фразу на непереводимом испанском. Рука его оказалась выгнута за спиной под очень большим, на грани фола, углом. — Ты что делаешь, сука! Это нападение на сотрудника гвардии! Ты еще пожалеешь об этом!
— Я? — Катарина плотоядно усмехнулась. — Пожалею? Ты уверен?
— Да! Ты! Даже на такую …, как ты, есть управа! Быстро отпусти, иначе…
— Иначе что?
Пауза.
— Иначе
Комиссар говорил серьезно, был абсолютно уверен в своих словах и своей правоте. И в той силе, на которую рассчитывал, пытаясь угрожать. Но вот Катарина его чаяния не разделяла.
Рывок и толчок. Вновь вой комиссара, лоб которого с гулким «бум» въехал в столешницу.
— А «худо» — это как?
— Ах ты ж… — Далее следовали непереводимые фольклорные обороты. Катарина довольно усмехнулась и словно играет с ребенком, потрепала комиссара по головке.
— Мальчик, ты кое-чего не понял. Ты играл с огнем, но заигрался. Забыл, кто есть кто в этой жизни и свое в ней место. Оно ведь есть у тебя, место, несмотря на покровительство неких сильных мира сего, не так ли?
Ответом стало неразборчивое мычание.
Она наклонилась и зажала локтем его горло, нежно так приобняв. Раздался резкий щелчок, звук «тррр», и из ее запястий в стороны вылетели тоненькие полукруглые почти прозрачные пластины, которые наслаивались одна на другую, образуя нечто вроде веера. Благодаря сверхмалой толщине каждой пластины, всего несколько молекул, общая толщина веера сравнима с шерстяной нитью, а значит, легко умещается внутри тела. «Бабочки».
Я читал о них. Главное в «бабочках» не толщина, а кибертехнологии, вживление управляющего контура непосредственно в нервную систему. Как происходит их активация и деактивация — не знаю, но операция по их установке сложная и ответственная. Слышал только, что управлять ими достаточно трудно, ведь делается это непосредственным сигналом нервной системы, как поворот руки или ноги.
Одно ловкое, но аккуратное движение, и горло комиссара обагрилось кровью, которая потекла ручьем на столешницу, заодно заливая рукав моей старой знакомой. В глазах ее плескалось удовлетворение и чувство глубокого превосходства: она держала «бабочки» перед глазами бледного, как сама смерть, комиссара, заставляя дрожать в конвульсиях.
— Ты прав, малыш, ты не обязан исполнять то, что написано в этих документах. Без прямого приказа начальства — не обязан. Это называется бюрократия, твое поле битвы, и на нем ты выиграл. Но ты не учел, что мы не играем по правилам. Я могу убить тебя, в любой момент, просто так, потому, что мне этого хочется. И мне ничего за это не будет. Не веришь?
Комиссар захрипел и дернулся, но вновь был прижат к столу.
— Я скажу, что ты напал на меня первый, а этот юноша, как единственный свидетель, мою версию подтвердит. И максимум, что сделает Лея, вернувшись — погрозит пальцем. Ты ведь подтвердишь эту версию? — обратилась она ко мне.
Мне было дурно от вида крови,
— Разумеется!
— Да не дергайся ты!
Она несильно ударила комиссара в спину, после чего подалась назад и отпустила.
— Ты все понял?
Тот сполз на колени и прижал к горлу ладони, одновременно зажимая подбородок, пытаясь как-то уменьшить горячий красный поток.
— Вы еще пожалеете! Оба пожалеете!
С показной ленцой Катарина обошла стол, села на место и вытянула ноги.
— Ничего-то ты не понял! Ну да ладно, дело твое. Рана не глубокая, и вообще не рана — ни одной жизненно важной артерии не задето. Сейчас кровь свернется и… Все. Это так, о текущем.
Ленивый вздох.
— Теперь к главному. Я забираю мальчишку. Любые ваши действия помешать буду расценивать, как агрессию, и реагировать адекватно. Переведу: если с той стороны шлюза меня встретят во всеоружии, это будет лишь означать, что на тот свет, кроме тебя, отправится еще несколько человек. Оставшихся же, кого не успею, добьют мои подруги, и поверь, эти ребята будут искренне жалеть, что не погибли от моей руки.
Молчание.
— Это всё, пошел вон! — она пнула его ногой. — Да документы не забудь.
Я сидел с отвисшей челюстью минуты две. Она вновь активировала планшетку с моим досье, тактично ожидая, когда я выйду из ступора. И когда у меня это получилось, бросила:
— Что на твой взгляд не так?
— Ты вся в крови, — только и смог сформулировать я.
Небрежное пожатие плеч.
— Переживу. Главное — результат. А он есть. Наш мальчик наложил в штаны.
— Но там, на выходе, люди! Вооруженные люди!
— И что?
Интересный вопрос. Действительно, и что? Что они ей сделают?
— Но это гвардия! Это не какие-то бандиты!
— Шимановский, ты ничего не понял? — она оторвалась от своего занятия и усмехнулась мне в лицо. — Все, что я сказала — на самом деле так. Я убью этого сукиного сына, как и любого, кто посмеет заступить мне дорогу. И мне ничего за это не будет. Это знает и он, и его подельники. И насколько бы продажны они ни были, насколько не преданы своему хозяину, дорогу мне никто не заступит.
— Потому, что своя жизнь дороже любых денег хефе… — закончил я за нее. — А раз за тебя придут мстить, то они покойники в любом случае, вне зависимости от того, убьют тебя, или нет…
Она довольно оскалилась, дескать, я молодец, затем бросила капсулу и поднялась.
— Все верно. Ну, ты как, готов?
Я поднялся тоже, но мои коленки отбивали чечетку.
— А если найдется хоть один идейный? Если заступит? И покажет этим нездоровый пример остальным? Геройство — заразная штука!
— Как ты думаешь, почему я в форме? — стала мне ответом ее глубокомысленная фраза. Я не нашелся, чем ответить.
В руке Катарины появился игломет — маломощный, ручной, но большего в помещении и не требовалось.