Игрушки для императоров
Шрифт:
Ее глаза насмехались: «Я же тебе говорила?»
Пусть издевается, виноват. Она подождала, не уехала, а это главное.
Когда мы уже тронулись, я соизволил обратить внимание на нее саму, на ее внешний вид. А тот поражал воображение.
Легкая блузка с огромным, просто шикарным декольте почти до пупка, в котором виднелась не менее шикарная грудь. Ого! Под форменной блузкой я ничего такого не заметил (да и до того ли было), но оно и понятно — форма есть форма. Теперь же, когда она оделась по-граждански, я сполна оценил достоинства сеньоры майора. Под нею, в смысле под блузкой, был лиф, тоже прозрачный, как у Бэль, незаметный, но
Я представил себе эту картину. М-да, все мужики будут однозначно ее! Определенно. Далее к низу сеньора была одета в короткую белую косую юбку, выше колена с разрезом сбоку. Разрез находился как раз с моей стороны и я в полной мере смог оценить красоту ее ног. Немного мускулистые, но не чрезмерно. В остальном те были длинными, ровными и красивыми. Никакого намека на целлюлит и другие заморочки, из-за которых женщины трясутся, но на которые мужчины не обращают внимания, у нее не было. Саму юбку можно оценить, как достаточно короткую, чтобы произвести эффект на вечеринке, но достаточно длинную, чтобы не походить при этом на шлюху. Ведь в ее возрасте носить подобное опасно — слишком легко перейти незримую грань. Катарине удержаться удалось.
То есть, у нее есть вкус, есть талант красиво и правильно одеваться, и так же краситься. Накрашена она была не броско, но в то же время так, чтобы в случае нужды поколдовать над собой минимум времени и получить максимум эффекта. Так тоже может далеко не каждая.
«Cojonudo, а ведь она совсем не старая!»
Эта мысль стала для меня откровением. Вместо суровой сеньоры майора, могущей двумя пальцами скрутить в бараний рог самого Кампоса вместе с дружками, рядом со мной сидела красивая сексуальная пусть и немного более старшая женщина. Она говорила «мой бывший взвод». Значит, основной контракт уже завершила. А контракты в корпусе стандартные, до тридцати пяти лет, после этого, считается, что бойцы теряют форму. Получается, ей где-то между тридцатью пятью и сорока. Возраст, когда женщина может все и никому при этом ничем не обязана. Успешная, состоявшаяся, живет для себя (ну, за пределами работы, конечно). Наверняка такой интересуются ОЧЕНЬ хорошие мужчины. Самые разные, от тридцати и до плюс бесконечности. И самого разного социального положения: от богатых и очень богатых, до баснословно и сказочно богатых.
— Что, Шимановский, оцениваешь? — усмехнулась она, не выдержав моих откровенных разглядываний. Но и слонику по голосу было бы понятно, ей мой интерес приятен. Я не стал отпираться:
— Отпад! По какому случаю праздник?
— У меня выходной, — бегло пожала она плечами. — Теоретически. Практически на мне ты. Потому сразу после работы я поеду по своим делам. Надеюсь, ты будешь умненьким мальчиком и не станешь меня задерживать отрицательными результатами тестов, Шимановский?
Ее тональность отдавала весельем, но тайное и весьма холодное предупреждение я получил.
И решил повыкаблучиваться:
— А если стану?
Я демонстративно развалился в кресле, напустив на себя бесшабашный вид заправского мачо, глядя бесстрастным взглядом на тоннель, по которому мы выезжали на магнитную магистраль. — Чего б это я такую красоту от себя отпускал? Если она при мне — так при мне. Вот когда твои «дела» попросятся в корпус, да когда к ним тебя приставят… А пока пусть рот не разевают!
— Ай-яй-яй,
— А любви, между прочим, все возрасты покорны! — констатировал я, вспоминая книгу афоризмов.
— Пушкин.
— Что? — не понял я.
— Я говорю, Пушкин… Был поэт такой, русский, в средние века. Произведение — «Евгений Онегин».
И далее она процитировала на почти чистом русском, лишь с небольшим акцентом:
Любви все возрасты покорны Но юным, девственным сердцам Ее порывы благотворны, Как бури вешние полям.— Кстати, выдающаяся вещь. Каждый куплет написан по определенной схеме, с определенной последовательностью заглавных букв. Легко читается, и очень трогательно.
— Ты любишь русскую классику? — опешил я.
Она бегло кивнула.
— И не только русскую. Но ваша, она… Она вся пронизана духом романтизма, ожидания чуда, чего-то светлого! Не могу это описать. Ваша классика более идеалистична, что ли.
Она задумалась.
— Но Пушкин мне нравится не сильно. Я больше люблю Достоевского.
Я помнил Достоевского. Но не читал. Читал только о нем самом и о его творчестве.
— Это прозаик, он не писал стихов.
Сеньора Катарина безразлично пожала плечами.
— Ну и что? Зато КАК он писал!
— Кстати, Шимановский, почему ты так уверен, что потянешь меня? — усмехнулась вдруг она, меняя тему.
Я обернулся и в упор разглядел ее раздевающим взглядом. Самым горячим и пренебрежительным, на который был способен.
— А почему бы и нет, малышка! — Наглеть — так наглеть. — Влегкую!
Она рассмеялась.
— Мальчик, я говорю не о сексе. Я спрашиваю, с чего ты уверен, что потянешь МЕНЯ?
Я задумался.
— А разница?
Она улыбнулась, как воспитатели улыбаются маленьким детям, слушая наивные умозаключения.
— Секс… Что я не видела в сексе? Я взрослая незамужняя женщина, могу позволить себе все, что угодно. Я старший офицер корпуса королевских телохранителей и получаю столько, что… Не будем об этом, ты понял.
Я кивнул.
— Я могу позволить себе все, что угодно, с любым партнером, с любыМИ партнерами. Могу за деньги — так даже проще, никаких обязательств. Могу просто выйти в свет, а вернуться с молодым и энергичным мужчиной, достигшим в этой жизни многого, но готового расстелиться передо мной и носить на руках. Я могу ВСЁ, Хуан Шимановский. Чем можешь меня удивить ты?
И пока я молчал, переваривая вопрос, она продолжила бить:
— Но с другой стороны, секс — это всего лишь секс, это не главное, когда речь идет о взаимоотношениях мужчины и женщины. Главное — понимание!
Пауза.
— Вот скажи, ты сможешь постоянно думать обо мне? О том, где я и что делаю? В чем нуждаюсь? Сможешь звонить каждые три-четыре часа, спрашивать, как дела?
А еще я люблю кофе в постели. Сможешь ли ты вставать раньше меня, готовить его и приносить, пока я досыпаю в объятиях Морфея?