Игры без чести

Самарка Ада

Ровно через девять месяцев после свадьбы родился сын, которого нарекли сказочным именем Крис, но родители жены упорно назвали Русланчиком. Счастливая молодая мать лишь растерянно хлопала ресницами и смущенно улыбалась, показывая две очаровательные ямочки, держа возле мягкой, чуть в испарине, белой в нежных прожилках груди своего богатыря (не под стать кривоногому Сережке).

Семейную жизнь новоявленных графов Челбаренков нельзя было назвать счастливой в том смысле, как обычно оценивают союз двух решивших быть вместе людей. Сереже был к тому времени уже почти полтинник и, продержавшись бодрячком с годик после развода, после рождения ребенка как-то занемог. Открылась старая язва, на ноге удалили совсем нехорошую вену, и начались проблемы с давлением. Христининому отцу было тогда на год меньше, но то ли благодаря многолетней мясной диете, то ли из-за близости к земле — выглядел он куда здоровее. Когда ослепление обрушившимся на дочь материальным достатком

слегка поубавилось, стали всплывать печальные подробности, вроде неказистости, неоправданной заносчивости зятя, его нежелания идти на контакт и жить одной семьей. Родителям Христины хотелось чаще видеть внука, а сумасбродный Челбаренко сперва вообще пытался изолировать их от собственной семьи: велел охраннику не пускать их, но свекор был еще тот, мясник как-никак. В результате грязной сцены, опозорившей графа перед соседями, дедушка и бабушка проникли к своему Русланчику, по настоянию горе-папаши, воспитываемому и вскармливаемому чужой женщиной. Надавав дочери оплеух, а потом горячо исцеловав и оросив слезами, бросились разбинтовывать ее грудь, попутно косясь на замковые стены, все в гербах, рогах, мечах и ядовитых березах в золотых рамах. На семейном совете под элитный самогон договорились, что Христина с мальчиком остаются тут, а родители будут навещать, что Христина будет кормить своего ребенка сама, ведь никаких причин, почему от этого отказывались аристократы, — применительно конкретно к Христине — Чебаренко привести не смог. А та — румяная, дебелая, пышущая здоровьем и молоком — очень скучала по ребеночку, агукала ему какие-то деревенские «потешки» и в услугах няни-кормилицы уж никак не нуждалась.

Когда страсти немного улеглись, Челбаренко решил сделать своего рода выход в свет и созвал старых друзей на охоту.

Славик взял с собой не Анжелику, а Вадика и задумался о логике выбора, только когда они уже ехали по Столичному шоссе в сторону Конча-Заспы. Утром, как обычно, пока ребенок еще спал, Анжелика пришла к нему на диван — сладкая, теплая, в пижаме из синего шелка с иероглифами, с высокой растрепанной прической. И потом осторожно спросила (это были их первые совместные выходные):

— Ты куда-то торопишься?

— Да, — просто ответил Слава, — я уезжаю на два дня.

— Куда? — спросила она, и ее лицо, похожее в солнечном блике на нежный свежий зефир, словно немного вытянулось, хотя было плохо видно.

— На охоту.

— Ясно… — ответила она.

Слава где-то понимал, что она недовольна, но в контексте его безграничной доброты и их переселения к нему не чувствовал никаких угрызений совести. — Это была ужасная глупость, — мрачно сказал Вадик. — Какой ты все-таки еблан.

Потом, здорово попетляв между строящимися на песчаной дамбе таунхаусами — с подъемными мостиками, персональными пристанями, дворцами с флигельками, финскими срубами и помещенными под стеклянные купола бассейнами, — они подъехали к челбаренковскому замку.

Охоту планировалось проводить на территории тетеревиного лесного хозяйства, много лет Челбаренко состоял членом тамошнего охотничьего общества. В гостиной с потрескивающим камином гостей встречал сам граф в сапогах и вязаном, под горло сером свитере и графиня — похожая на монумент «Родина-мать», молчаливая, как колосс, отвечающая на приветствия гостей властным кивком, без тени улыбки.

Вадик зашел к ней как-то сбоку, так что застал немножко врасплох, сказал «здравствуйте» и взял за руку, потом блеснул глазом, улыбнулся, опустился на одно колено, в этот момент его заметил Славка и, чтобы не рассмеяться, отвернулся к окну, пригубив кружку с горячим пуншем.

Тем не менее в момент знакомства с Вадиком Христине вдруг стало невероятно хорошо, будто она вынырнула из мутного озера с водомерками прямо в стрекочущий, искрящийся бликами теплый солнечный полдень. Он посмотрел на нее снизу вверх так, словно на самом деле сидел на деревянных мостках и улыбался ей сквозь зыбкую толщу воды и солнечные блики. Когда рассаживались по внедорожникам, чтобы ехать в охотхозяйство, выяснилось, что Вадик не помещается, сославшись на больную ногу, тот с радостью отправился прямиком на кухню мимо застывшей Христины, даже не глянув на нее.

Потом был какой-то сумбур — наивная девочка слушала его разинув рот (шесть часов, пока внизу готовились к возвращению с охоты, он что-то плел, придумав заодно название своей книге «Писс и Трагикус») и думала, какие у него такие молодые руки и как это здорово, когда отец твоего ребенка молод. Очень скоро Вадик нашел ей каких-то фиктивных подружек — Челбаренко был не против периодических выездов жены в «свет» в компании длинноногих, сплошь в блестках, в джинсах с низкой талией, тяжелых ненатуральных кудрях и с оливковой от соляриев кожей фрейлин. Первые три раза они честно съездили в «Магеллан», недалеко от Одесской площади. Ходили в кино, в боулинг и даже попрыгали на батуте. Христина жадно смотрела на своих новых подружек, с упоением изучая каждый сантиметр их ухоженных, выласканных медовыми обертываниями, косметическими массажами и элитными сыворотками тел,

ее интересовало все: нарощенные ногти и волосы, пирсинг в пупке, то, что они надевали в машину, — белые трикотажные кофточки, отороченные кроличьим мехом жилетки — и обязательно, чтобы там, между штанами и жилеткой была видна полоска кожи, — смешные вязаные шапки, как у рэперов, большие темные очки на пол-лица… Подружки были такие легкие и приятные в общении, а Христине стало вдруг ясно, что в материальном плане она находится с ними на одном уровне, да и по внешности тоже, если откорректировать, конечно… Они говорили о шопинге и о том, что скоро нужно будет ехать в Милан, и Христина очень просто согласилась с тем, что это и впрямь верно, зачем покупать тут в «Санаханте» или в «Элма бутике» за бешеные деньги то, что можно купить в Милане гораздо дешевле, новее, настоящее?.. Ни в «Санаханте», ни в «Элмабутике», ни тем более в Милане Христина ничего не покупала, после свадьбы она сразу забеременела, и одежду приобретали в специализированных магазинах, так что теперь она носила то, что покупала вместе с родителями (на деньги мужа, конечно же), когда они гуляли по Киеву, заходили в ЦУМ и в «Гранд Галерею» напротив.

Новым подругам «Гранд Галерея» вообще не нравилась, вот раньше там был «Кензо», и иногда можно было найти что-то стоящее.

На четвертый раз с ними неожиданно поехал Славик. На протяжении всей встречи Христина испытывала странное удовлетворение от того, что он так открыто флиртует с ее подругами, что они все так легко нашли общий язык, и она, Христина, является частью этой новой, неизведанной доселе жизни. Потом была совершенно феерическая поездка на Киевское море. Поехали на четырех внедорожниках, причем у одной из подруг был «Хаммер». Морозы тогда немного отступили, снег был мягкий, влажный, они валялись, бесились, визжали, выдыхая друг другу в лицо облачка пара, бросались снежками и пили прямо из горлышка красное чилийское вино. А вокруг сгущались ранние зимние сумерки, замерзшее водохранилище уходило к серому горизонту ровным белым ковром, было так тихо, что слышалось собственное дыхание, и, несмотря на холод, пахли сосны у берега. Обратно Христина ехала в одной машине со Славой, и там все веселье почему-то улетучилось, появилась безнадежная тоска, в мыслях о ребенке впервые мелькнуло раздражение, она сказала еще: «Как там мой Русланчик, тьфу… Крисик», — и подумала, что оба эти имени ей противны. И что, если бы можно было отмотать время назад и оказаться тут, с ним, неженатым, приветливым, интересным молодым Славой, в его машине, по дороге с этого зимнего пикника, но не в челбаренковский замок, а к ним, с ним вместе… Зачем, зачем нужен был этот странный брак! Она отказывалась от всего, от всей жизни потому, что родители берегли ее, забирали отовсюду, встречали — и все ради того, чтобы стать под венец и разделить постель с нежным, заботливым, но совершенно чужим старикашкой!

Когда они поворачивали со старообуховской трассы домой, в бывший дачный кооператив, ставший престижным коттеджным поселком, Слава вдруг сказал:

— На самом деле я очень одинок, Кристина.

Она не знала, что ответить, и к воротам они подъехали в молчании. Она вдруг поняла, что остальные машины с девчонками куда-то подевались, что почти от Оболони они ехали сами по себе.

— Ну, до встречи, звони, — сказала она и помахала ему пальчиками, как делали девчонки.

Слава улыбнулся ей и кивнул так, будто хотел поддеть носом и пощекотать.

Челбаренко ее выезды с подругами только нравились, он был ненастоящий граф и очень плохо разбирался в людях, в жизни, жил в своем придуманном мире с нелепыми львами и колоннами и был уверен, что Христина, с ее принцессиной белой кожей, настоящей, во всех местах, белокуростью, с ее девственностью, хранимой столько лет и подаренной ему, не станет делать ничего, что может опорочить их брак. И еще он чувствовал, что молодой жене может наскучить жить в замке, где нет никаких развлечений, бесед или совместного досуга, которые могли бы заполнить вполне естественную потребность в общении. Идея с охотой и последующим банкетом оказалась очень удачной в плане приобретения подруг, с которыми можно часами говорить о косметике, шопинге и почему-то о Ксении Собчак (слышал он их разговоры) — обо всем том, до чего ему не было никакого дела и что нельзя было исключить из ее жизни.

Потому, когда Христина попросила, чтобы Челбаренко отвез ее в «Арену», старый граф мысленно прикрякнул от удовольствия, глядя, как юная супруга аж визжит, когда бежит к подружкам, прижав локти к корпусу и слегка оттопырив кулачки, — было бы быстрее идти нормальным шагом, чем так бежать. Они все оглянулись и помахали ему, чуть смущаясь, как, наверное, студентки машут преподавателю. Челбаренко снова стало как-то лестно и очень спокойно, и он уехал к няньке и сыну.

А Христина, попив моккачино со сливками в «Пикассо», вдруг увидела Славу, который уже садился за их столик. Девчонки стали звать в какой-то загородный ресторан с сауной, она сперва не могла решиться, потому что мужу сказала, что будет гулять в центре и кто-то из девчонок отвезет ее обратно, а тут вдруг ресторан, да еще и с сауной.