Игры богов
Шрифт:
И все кивали, дивились такой судьбе и качали головами по поводу будущего.
Ещё качали головами по поводу новых торговых условий в Миклагарде, Пупе Мира: теперь нельзя было купить шёлка больше, чем 50 золотых кусков, и нужно было иметь печать, удостоверяющую покупку. И не могут более пятидесяти человек зараз, притом все без оружия, войти в этот город, Новый Рим, каковой именуется Константинополем…
Его прервали:
— Сколько можно пошить штанов на пятьдесят золотых кусков? Довольно много, конечно, — заметил Эрик Молот Бирки, как понял Сергей; этот Эрик — глава портовой
И все рассмеялись, даже купцы, которые нехотя признались, что им выдали бесплатное снаряжение и провизии на месяц, чтобы они вернулись в Бирку, что отныне по закону императора и должны делать каждую осень. Страже Миклагарда не нужно, чтобы разгульные нурманны зимовали в их славном городе.
Были и другие новости: несколько человек, недавно вернувшиеся из данского торгового города Хедебю, рассказывали, что конунг Хакон уже в могиле, что после великой битвы у острова правителем Норвегии и Дании стал Харальд Синезубый, что сейчас находится в их славном городе и благодаря его стараниям на Бирку никто не осмеливается нападать. Хакон отдал жизнь и престол своим злейшим врагам — ближайшим родичам, и что вступает в силу Синеус, что ему поклонились конунги Швеции, Дании и Норвегии и даже Харальд Синезубый поклонился Синеусу, правда не столько Синеусу, сколько конунгу конунгов — Хельге.
При этом пятеро сыновей Эйрика Кровавая Секира и их мать Гуннхильд, справедливо называемая Матерью конунгов, были возвращены в Норвегию, по приказу Синеуса, а рати распущены. Большинство воинов — хуторяне, крепкие бойцы — разумно разошлись по домам. Немногие скитались, ища новой работы или лёгкой добычи, и все стремились в Синеусград.
Все помолчали, прекратились даже пьяные выкрики.
Весть о новых воинах-бродягах перетряхнула весь гостевой дом, и без того уже переполненный соперниками. Войско в Бирке состояло из безродных, ищущих, куда бы поставить свои сапоги, мечтающих о жене, доме, очаге. Эйнар покосился на Батю, но по его лицу ничего нельзя было понять. Внезапно появился Брондольв Ламбиссон, его имя Батя узнал из вскриков полупьяных викингов. Адмирал кивнул Сергею, тот прижал кинжал к печени Эрика Молота Бирки ненавязчиво прикрыв плащом.
— Эрик, кто он? — Сергей улыбнулся улыбкой волка, который вот-вот разорвёт горло.
— Это Брондольв Ламбиссон, предводитель купцов Бирки. Бирка умирает, порты занесены илом, появляются новые торговые порты и ходят слухи, что скоро появятся войска Хельги-Олега.
— Позови!
Эрик, не боявшийся смерти, впервые в жизни испугался. От слов Сергея веяло не смертью, а чем-то гораздо худшим. Делая вид, что страдает от усталости, и, самое главное — от важности, к ним подошел Брондольв.
— Эйнар, очистить дом, но женщины пусть останутся! — Батя дернул носом. Эйнар и его викинги поклонились. Гости много слышали об Эйнаре, он грабил и убивал всех, но чтобы кланялся…
— Вон, все вон!!!
Гости ринулись из в двери, в окна…
— Эйнар, ты выйди и посмотри, чтобы нас с уважаемым Брондольвом Ламбиссоном никто не подслушивал, а если у кого-нибудь
Помолчали, глава гильдии купцов не выдержал.
— Что ты от меня хочешь?
— Не я, уважаемый предводитель купцов, а великий конунг Олег.
Адмирал не спеша подлил вина уважаемому, потом себе.
— Что от меня хочет Хельга?
— Да так, мелочь. Завтра подойдут драккары, на них — пять тысяч викингов. Мы возьмём Бирку, но хотелось бы без боя. Ну, а тебе и ещё твоим троим, нет, пятерым, купцам беспошлинный вывоз и ввоз товаров по всем морям и рекам. До Константинополя.
— Ярл, налей мне вина и дай подумать.
Вино пили молча, купец думал, наконец-то изрёк:
— Я не смогу уговорить Синезуба, он слишком кичится своей властью над Биркой.
— Ладно, докажем мечами. Вспомни, к тебе приходили люди в чёрном, но не монахи? — меч воткнулся в толстое брюхо главы гильдии, а кинжал прижался к горлу.
Купца передёрнуло от страха:
— Приходили. Конрад-монах и ещё с ним двое — все в чёрных рясах, взвесили чёрного козла и по его весу дали мне золото… — он замолчал.
— Золото для чего? — цвет лица его великомордия Брондольва медленно менялся. От наглого красного перетекал в бледный, потом в синий и остановился на лиловом. Кинжал Бати нежно процарапал нежную шейку будущего великомученика.
Завоняло похмельным потом, через штаны потекла моча, перетекая в его сапоги, казалось ещё немного и этот столб общества нагадит жидким поносом себе в штаны.
— Золото козла — это небольшая часть, остальная — на вес самого большого быка, которого мы сможем найти, чтобы убить Олега. А за его знакомых, за друзей — отдельная плата.
— И кто же тебе, свинорылый, обещал столько злата?
Кровь потихонечку потекла из шейки Брондольва.
— Они, в чёрных рясах…
— Хочешь жить, умей вертеться, — Батю покоробило от собственной фразы, вырванной из совковии. — Ладно, мой почти освежеванный поросёночек, срочно вызывай своего Синегубого и монаха.
Батя кивком подозвал к себе Сергея:
— Свинерылый сейчас тебе расскажет, как вызвать Синезуба и монаха, не оплошай. Я пойду, прогуляюсь, а ты блюди. Брондольв даст тебе двух слуг, ты пошли с ними двоих наших, ошибутся слуги — прирежь главу купцов, а его жену и детей — сожги.
То-то была радость — оказаться в городе под мигающими звёздами и облаками, гонимыми ветром! Батя шёл за мерцающим фонарем воина, указывавшего дорогу, по скользким дощатым настилам, обходя многочисленные бочки и стараясь устоять на ногах.
Он замолчал, потому что какой-то пьяный, шатаясь, попытался обойти их, поскользнулся и рухнул с настила в вонючую жижу.
— Вроде того, — непонятно пробурчал воин, тщетно пытаясь стряхнуть брызги со своей рубахи.
Позади плескался, булькал и сопел пьяный, потом всё-таки выбрался, зашлёпал к доскам и неуверенно зашаркал прочь.
Но Бирка в первом расцвете весны была похожа на дикий ослепительно-яркий цветок.
От каждого дома исходили свет и шум, смех, крики, пение. По всем шатким настилам шагал народ. Слишком много людей на этих улицах, воняющих стряпней, элем и дерьмом!