Игры Эн Ро Гримм

Ролдугина Софья Валерьевна

Мех оказался очень лёгким и тёплым – и словно бы дышал, как живой.

– Жалую тебе плащ со своего плеча, – широко улыбнулся Эйлахан, аккуратно застёгивая металлические крючки где-то у Джека под горлом, а затем провёл когтистыми ладонями по лопаткам и по предплечьям, точно расправляя мех. – Береги его; он не только согреет тебя в самый лютый холод, но и научит кое-каким лисьим фокусам. А лицо твоё кажется мне знакомым! – добавил он вдруг и немного склонил голову, сощуриваясь. – Была у меня в свите одна лисица, строптивая и влюбчивая… Исчезла лет пятьдесят назад, увязалась за каким-то смертным мальчишкой и заигралась.

У тебя в роду нет лисиц?

В голове у Джека зазвенело; он стиснул кулаки так, что ногти впились в ладонь.

– Боюсь, что я самый обычный человек.

– Ну, это дело поправимое, – заговорщически подмигнул ему Эйлахан. И обернулся к востоку: – О, а небо, я смотрю, светлеет – значит, скоро начнётся Игра. Недруг мой, может, пустишь мальчика первым? Даров ты ему не дал, так дай хоть фору.

Неблагой тоже оглянулся.

– И впрямь светлеет, – признал он задумчиво. – Странное дело, ведь эта ночь обычно длится столько, сколько мне потребно, а тут ещё с дюжину игроков посмотреть надо… Ну, фора так фора. Действительно, если охота начнётся прямо сейчас, это будет, пожалуй, скучно.

Неблагой снял с пояса рожок и поднёс к губам; над ареной разлился чистый, низкий, вибрирующий звук, похожий не то на вой, не то на гул металла, по которому ударили молотом. Трибуны разъехались, образуя арку, а за ней, в белесоватом тумане, показались тёмные бесплодные земли – не то большой помертвелый луг, не то пустошь с редкими деревцами; снова пахнуло осенью, прелой листвой, холодом и уставшей землёй.

– Беги, Джек Эйден, – прогрохотал голос, кажется, прямо внутри головы; волшебный рожок продолжал надрываться. – Беги, спасай шкуру! Быстрей! Быстрей!

Сирил Айленд – в одной руке скрипка со смычком, в другой смертоносный арбалет – глядел растерянно, почти испуганно, однако вокруг него ореолом колыхалась тьма.

– Беги, Джек! – звонко крикнул Эйлахан. – Беги, пока лапы несут!

На трибунах заулюкали, захохотали, застучали не то каблуками, не то копытами, не то одобряя, не то осуждая, не то подгоняя. Сердце колотилось всё быстрее; перед глазами плавала золотистая муть; пение рожка двоилось и дробилось, порождая жуткое эхо.

Арбалет в руке у Сирила дрожал.

На языке был призрачный привкус крови.

Джек сорвался с места – и опрометью кинулся в арку.

…звуки и запахи стали острее; цвета померкли; земля мягко пружинила под ногами, откликаясь на каждый шаг.

Он бежал; и бежал.

И бежал.

…ароматы поздней осени дразнили и тревожили чуткий нос; обломанные стебли сухой травы кололи лапы; хвост немного заносило на поворотах, и он сейчас больше мешался, чем помогал.

Джек бежал, куда глаза глядят.

Джек был дома.

Глава 5. БЕЛАЯ КОЗОЧКА

В детстве мир видится огромным, неизведанным и загадочным. Деревья подметают небо, верхушки травы торчат вровень с плечами, глубина лужи сакральна, а ручей в овраге течёт из трансцендентного ниоткуда в непостижимое никуда. Под кроватью, в шкафу и в подполе обитают монстры, и они ужасны, однако смерти – настоящей – пока что нет.

Здесь, в зачарованных землях Эн Ро Гримм, Джек будто бы снова стал ребёнком.

Словно очумелый, он носился по лугам и лесам, взрывал

лапами опавшую хвою и податливую сыроватую землю, вспугивал птичьи стаи, перескакивал через речушки, не замочив хвоста. Мир вокруг принимал его с радостью. Шиповник заботливо подбирал шипы, стоило задремать в благоуханных зарослях, где среди пожелтевшей уже листвы мелькали и яркие розовые цветы, и красные ягоды-фонарики; дождь утихал, если не выходило найти нору для ночлега. Джек много охотился, не брезгуя мышами, лягушками и жуками, но больше всего любил выслеживать быстрых, вертлявых кроликов – ох, какое удовольствие было разгадать все хитрости и трюки, нагнать добычу и вонзить зубы в горячую, сладкую плоть! Ловить рыбу ему нравилось тоже, особенно на мелководье, где течение было быстрым и река закипала белой пеной среди камней… Однажды в лунную ночь, стоя на большом плоском камне у берега, Джек, поддавшись странному порыву, склонился к спокойной водной глади. Река отразила молодого рыжего лиса, стройного, подвижного и лукавого. Он не нашёл это ни в малейшей степени удивительным, наоборот, вполне естественным, и уверился, что очень хорош собой; особенно это касалось ушей и хвоста, но белая манишка на груди и чёрные чулки – на задних лапах даже более тёмные, чем на передних – тоже были ничего так.

От удовольствия Джек расфыркался, несколько раз высоко подпрыгнул и, осознав, что на камне ему тесновато, спрыгнул на топкий берег, вскарабкался наверх и стрелой понёсся через луг.

Ночь пахла упоительно.

Октябрь, для человека мрачный, холодный и бесприютный, ему казался мягким, щедрым, добрым. Морозов ещё не было, разве что иногда, очень редко, лужи схватывались ледком. Но это на севере; а стоило переместиться к югу, на расстояние в два дневных перехода, как бурая сухая трава сменилась живой, пусть и никнущей к земле, а голые кроны деревьев оделись жёлтой и багряной листвой. Добычи здесь было немного больше; изредка ветер доносил дым, заблаговременно предупреждая об охотничьих кострах и о деревенских трубах, но к человечьему жилью Джек старался не приближаться… Наверное, он так и носился бы в лисьей шкуре, если бы однажды, задремав в норе на склоне холма, не проснулся бы в человечьем обличье.

Холм был, без сомнения, тот же; да и ночь – тоже. Но воздух едва ли не плавился от медового аромата цветов, и ветер казался очень тёплым, как в разгар лета. Часть дёрна была вырезана, и в образовавшейся ямке горели старые коряги, верней, дотлевали уже, почти обратившись в угли; красивый зеленоглазый человек в красном поджаривал над ними кусок хлеба, нанизав его на прут.

Аромат шёл такой, что рот мгновенно наполнился слюной; Джек сглотнул.

– Хочешь? – с улыбкой глянул на него человек, качнув прутиком.

«Эйлахан-Искусник, – пронеслось в голове. – Не человек, а фейри, король из-под холма и великий чародей… А кто я?»

Ещё мгновение – и он вспомнил.

А потом испугался.

– Потерять себя не так уж страшно, – с сочувствием цокнул языком Эйлахан. Потрогал длинными чуткими пальцами хлеб, одобрительно повёл лисьими ушами. – Обычно взамен обретаешь что-то весьма ценное… Ну-ка, попробуй, должно быть уже готово.

Поджаренный пшеничный хлеб – горячий, с хрустящей корочкой снаружи и мягким нутром – показался невообразимо вкусным, но всё-таки отдавал немного кровью, как кроличье нутро.