Игры Эн Ро Гримм
Шрифт:
…да, человека.
Лет шесть с половиной тому назад, в Форесте, это была отчаянная девчонка с ярко-малиновыми волосами.
Она плакала около кафе недалеко от вокзала, отчаянно, навзрыд, будто разом похоронила всю свою жизнь и надежды, по щекам текли чёрные ручьи – слёзы с тушью пополам. У неё было очень дорогое пальто, а под ним вульгарное платье из сетки, леггинсы и топ; от неё пахло праздничным пуншем и вечеринкой в самом разгаре, но пальцы у неё были в чернилах, а портфель казался неподъёмным из-за документов. Она представилась адвокатом и больше ни слова ни сказала о себе,
– Я тогда только-только сбежал и… и не умел ещё зарабатывать, да, – пробормотал он. Язык заплетался. – Но её… её было так жалко, надеюсь, у неё теперь всё хорошо. А тот парень, из-за которого она, ну… он её не заслуживает, и…
Бомм!
Сирил снова тряхнул колокольчиком, и марево отступило.
– Продолжай, – тихо попросил он. – Мне… мне интересно.
Конечно, это было враньё, но Джек заговорил снова.
Он вспомнил Кэр-Ивэйн с его старинным замком; Тейл, куда его отговорил ехать случайный попутчик, вроде бы бармен; красные пустоши за Сейнт-Джеймсом, и холмы, где старые-старые деревья сплошь укутаны металлически жёсткими плетями вьюнка. Рассказал о том, что самой тёмной, беззвёздной ночью крысы иногда превращаются в чудовищ в человечьем обличье и выходят на охоту, смешиваясь толпой; о том, что как-то ему встретились бродячие циркачи, один из которых умел по-настоящему летать, а у второго были глаза убийцы…
Бомм!
– Говори дальше, – произнёс едва слышно Сирил. Воздетая рука с колокольчиком дрожала, а губы потрескались, словно каждый раз, когда приходилось действительно развеивать злые чары, а не просто звонить, это забирало солидный кусок сил. – Я… я ведь нигде почти не был, а если и приезжал куда-то, то видел обычно только вокзал, такси, гостиницу и концертный зал. Даже на море был всего один раз, но из-за шторма не рискнул искупаться. Брат говорит, что до… до поездки на фьорды наша семья много путешествовала. Но я не помню.
Холод от веретена проник, кажется, уже вглубь костей; от охапки сена на полу осталась небольшая горка, и Джек теперь отчётливо видел, что лунный свет стягивается к веретену, точно бы исчезает, сливаясь с нитью.
«Оно прядёт свет?»
Отчего-то было жутко.
– …тогда я расскажу тебе про море.
Он вспомнил южное побережье – ласковое, беззаботное, и северное – пустынное, строгое. Город Лэнгтон; уединённый пляж между отвесных скал, где было так здорово купаться голышом, пока не заявилась какая-то парочка, жаждущая развлечений. Протяжные волны в белых бурунах; синюю-синюю глубину, прозрачную в погожий день; тёплую зеленоватую воду в заливе у железной дороги, и людей, которые махали и свистели Джеку из окон вагонов, когда он – немного рисуясь, надо признать – спрыгнул с обрыва вниз.
…о том, что в Лоундейле совершенно точно лучший кофе в мире – в «Чёрной воде».
…о том, как хочется иногда вернуться домой.
…о том, что он больше нигде уже, наверное, не почувствует себя дома.
Бомм! Бомм! Бомм!
На сей раз потребовалось встряхнуть
– Как же… достало, – простонал он, зажмурившись.
Джеку, впрочем, было не легче.
Тело ощущалось не то чужим, не то неживым. Мышцы болели – не так, как после физической нагрузки, а как во время гриппа, только сильнее. Лёгкие словно разрывались. Перед глазами всё плыло.
Наверное, именно поэтому он упустил момент, когда солома закончилась, а веретено кольнуло палец.
«Чёрт, – успел подумать Джек. – Я попал».
Нить вспыхнула – и запылала уже не золотым, а алым светом.
Головокружение нахлынуло снова, и на сей раз оно было настолько сильным, что разом дезориентировало. Рука точно примёрзла к веретену. В мгновенном озарении Джек отчётливо представил, как оно продолжает крутиться и крутиться, обращая в пряжу сперва кровь, потом плоть и кости. Как наутро приходят ведьмы и собирают пряжу, укрывающую весь пол; как Белая – отчего-то именно она – заправляет нитки в станок и начинает ткать, а Красная кроит полотно, а Чёрная шьёт – каждой по юбке, каждой по обновке…
Больно, на удивление, не было совсем.
А потом вдруг что-то полыхнуло, яростно и нездешне, как северное сияние. Веретено со стуком упало на пол и покатилось; красная сияющая нить угасла, и из проколотого пальца закапала алая-алая, горячая-горячая кровь.
Живая.
Сирил стоял близко, почти нависая над ним, и в руке у него был не серебряный колокольчик, а нож из драконьей чешуи.
– Ты круто выглядишь, – сказал Джек, по-идиотски улыбаясь. Мог сказать что угодно, а ляпнул это… и нисколько не пожалел. – Настоящий герой.
Нож не задрожал даже, а заходил ходуном. У Сирила сделалось такое лицо, словно он вот-вот не то разрыдается, не то учинит резню, однако он перевёл дыхание и отступил на шаг назад, к лавке.
– А ты выглядишь как придурок. Но тут ничего нового, мы это уже проходили, – буркнул он. Поднял чёрную коробку, взвесил на ладони, точно раздумывая, и лишь затем протянул Джеку. – Вот. Обработай рану, а то мало ли что. Не хватало ещё продуть в последнем раунде из-за какой-нибудь воспалившейся царапины.
Мазь была почти прозрачной и слабо пахла клевером и мёдом. Прокол затянулся почти сразу, и через несколько минут о нём напоминало только крохотное светлое пятно. Красный фрагмент нити Сирил аккуратно обрезал драконьим ножом, а Джек сжёг вместе с пропитавшейся кровью древесной стружкой, соскобленной с пола – на всякий случай, чтобы не оставлять ведьмам частичку себя даже в таком виде.
Мало ли что.
До рассвета оставалась ещё уйма времени. Веретено вместе с пряжей они заперли в сундуке и внимательно осмотрели пол, чтобы не упустить какую-нибудь соломинку и не дать наутро хозяйкам повод придраться. От усталости тошнило… а ещё больше – от необходимости оставаться в той же комнате, где до сих пор воняло кровью, металлом и недобрым колдовством.