Игры Фортуны

Кожемякин Михаил Владимирович

– Ничего, ваше сто-сто-ство, Бог милостив. Управляемся на службе Отчеству Российскому и государыне-матке. Авось не хуже других!

– Авос, авос, – безнадежно повторил Антон-Ульрих, чем вызвал восхищение своего «учителя полковой жизни» и был немедля препровожден за накрытые столы, где в этот вечер бесчисленное количество раз поднимали здравницы за него и с ним офицеры полка (то есть которые налицо, ибо есть которые в отпуске, сиречь увольнении, или в командировании, а которые «на траву» с лошадьми посланы, а которые в кордегардию с караулом, а которые в

гошпитале…). Офицеры Антону-Ульриху тоже понравились. Наполовину это были приятные молодые люди происхождением из местного рыцарства (произносить «stolbovoye dvorianstvo» поначалу не получалось), несколько неотесанные, несколько дерзкие, но смелые, честные и благонамеренные. Другие и вовсе оказались «свои» – честолюбивые юные немецкие дворяне, в основном из младших сыновей и небогатых родов, прибывшие в Россию в надежде трудами и лишениями сделать славную воинскую карьеру. Русские и немцы вполне уживались вместе, но холодок в отношениях все же чувствовался, и даже за пиршественными столами как бы сами собой сложились две отдельные компании… Были и те, кого в воинственные времена Петра Великого возвели в офицеры из батальных рядов за отважные подвиги. К последним принадлежал и седоусый «учитель»; подвыпив, молодежь (и русская, и немецкая) называла его почтительно: «diadya». Потом много пили и пели. Антон-Ульрих не понимал слов этих воинских песен, то залихватских, то мелодично-грустных, но звучание монолитного хора сильных мужских голосов было так трогательно, что из глаз катились слезы…

Он не совсем четко помнил, как уехал из своего полка. Солдаты кричали «виват», они уже любили своего нового юного шефа! Первым отчетливым чувством наутро стала мучительная головная боль. Осталось неловкое ощущение благодарности и… собственной ненужности. В полку превосходно справлялись со всеми тяготами и особенностями российской воинской службы и без него. «Авос, авос…».

Глава 2. Комедия дель арте.

Окончательное понимание того, чем обернулся для него короткий мираж счастья, пришло к Антону-Ульриху Брауншвегскому, когда он оказался на званом ужине в честь именин императрицы.

Государыня Анна Иоанновна в пышной робе и с таким обилием алмазных украшений в высокой прическе и на обширной груди, что рябило в глазах, усадила юного принца между двумя Елизаветами – его суженой Елизаветой Екатериной Христиной Мекленбургской, племянницей Анны Иоанновны, и Елизаветой Петровной, дочерью Петра Великого. Елизавета Екатерина Христина еще не приняла православия и плохо говорила по-русски, но все знали наверняка: эта совсем юная девушка имеет для своей коронованной тетки особое значение. Императрица уже приняла решение: дети маленькой мекленбурженки будут наследовать Российский престол!

Несмотря на чувство неловкости, которое Антон-Ульрих испытывал в женском обществе, он с волнением и любопытством посматривал на своих прекрасных соседок. Собственно говоря, неоспоримой красавицей была только статная медноволосая двадцатитрехлетняя Елизавета, в которой он узнавал те черты здоровой

и щедрой природной женственности, что и в простолюдинках этой страны. Юную невесту Антона-Ульриха можно было назвать скорее просто миловидной, но спокойное, тихое очарование этой грустной и нежной девочки больно кольнуло принца в сердце. Словно отравленная волшебным дурманом игла вонзилась – стало одновременно больно и сладко. Больно от того, что Антон-Ульрих почему-то с первого взгляда отчетливо понял: эта девочка его никогда не полюбит. Сладко же потому, что сам он полюбил ее еще заочно – а с этого мгновения и навсегда. Стало не до полка и военной славы – на горе свое он приехал в Россию, неловкий, несуразный человек, грустный Пьеро, которому не выдержать спор с нагловатыми, развязными Арлекинами, коих здесь в избытке…

Антон-Ульрих видел такую куклу в итальянском театре: нескладного человечка в белом балахоне со смешными помпонами, с плачущим лицом, словно обсыпанным мукой или мелом, и с черными, тщательно прорисованными трагическими бровями. Человечка звали Пьеро: он был влюблен в милую, темноволосую Коломбину, похожую на принцессу Мекленбургскую. Но по жестоким и нерушимым законам комедии дель арте²⁴ Коломбина любит Арлекина, веселого, ловкого и наглого, а Пьеро остается только плакать и просыпать пудру со щек на потеху досужей публики

Арлекин, впрочем, появился в этой комедии масок позднее. Он приехал в Россию через год после того памятного вечера в образе саксонского посланника графа Морица Линара – и украл счастье Пьеро… то есть Антона-Ульриха. До его явления на сцене милая племянница императрицы даже несколько благоволила к Антону-Ульриху. Изредка она позволяла гулять с ней в Летнем саду, иногда – улыбалась, часто – жаловалась на тетку. Антон-Ульрих всюду ходил за ней следом. Поднимал веер, таскал тяжелое кресло. Приносил засахаренные фрукты. Она небрежно благодарила, словно слугу или пажа… Пьеро радовался ее рассеянным знакам внимания, как невиданному подарку. С каждым днем он осознавал все больше – несмотря на свои высокие титулы и чин кирасирского полковника, здесь, при дворе толстущей злой русской царицы, он не более, чем слуга. Хотя, кто здесь не слуга, кроме Бирона?

В тот первый вечер, во дворце Анны Иоанновны, Антона-Ульриха неприятно удивила цесаревна Елизавета Петровна. Он поймал ее взгляд, не по-девичьи тяжелый и ненавидящий, устремленный на Анну Иоанновну. А потом увидел, как кривятся в недоброй усмешке красивые, сочные губки цесаревны, когда она смотрит на его суженую, племянницу императрицы Елизавету Христину. Однако, стоило царице обратить неодобрительный взор на дщерь Петрову, как та немедленно менялась, с униженной ужимкой опускала глаза долу, а улыбка становилась робкой и заискивающей – только на ту пору, пока не пронесется гроза. Многолетняя обида, застоявшаяся, как вода в берегах, каждодневные унижения, страх за свою жизнь сделали эту сильную и жизнелюбивую молодую женщину лицемерной и скрытной. Но ничего не забывающей и никому не прощающей.

Конец ознакомительного фрагмента.