Шрифт:
* * *
Март неохотно отошел от окна. Нельзя сказать, чтоб картина притягивала взгляд – стена конюшни да звезды над ней. Луны и той не было, небо начинало смутно светлеть. Темнота раздражала, потому он все-таки достал огниво и зажег огарок. В стоимость комнаты освещение не входило. Странно, что простыни входили, рваные, конечно, и грубые, но сравнительно чистые, а неотстирываемые пятна, похожие на кровь, его не смущали. Ну и зарезали кого на этих простынях, все одно давно. Привидения его не беспокоили. Почти. Март давно не встречал такого дешевого жилья на больших постоялых
Только так или иначе съезжать надо. Когда за две недели не удается найти работу, лучше уйти, авось в другом месте что подвернется.
Он внимательно посмотрел на Ли. Тот спал беспокойно, глаза за плотно сжатыми веками дергались, словно он следил за мечущейся в коробке мышью, кривились губы, судорога искажала щеку…
Ну вот. Стоило подумать, собственную щеку свело. Март потер шрам ладонью и лишний раз подивился: ведь не болит и не болела никогда, с чего вдруг в последние годы щека порой начинает мелко дрожать и надо прижимать ее ладонью или поглаживать, как собаку, чтоб успокоилась.
Кровь через повязку больше не просачивалась, и это обнадеживало. Вообще-то Ли был живучий, однако обширные резаные раны никому еще на пользу не шли. И как с ним таким уходить? Денег осталось либо раз пообедать вдвоем, либо переночевать еще ночь. Вот и решай… Правда, едой можно разжиться и по-другому, главное, не у хозяина стащить, хозяин и так страшно терпеливый попался, а кого из заезжих попотрошить тихонько, чтоб не заметили.
Ли захрипел, дернул головой и наконец открыл глаза. Мутные, лишенные прежней ясности, все в красных прожилках. Опухшие и покрасневшие веки завершали картину. Ли страдал, но не от раны, а от тяжелого похмелья, что пострашнее. Март сунул ему под нос кружку с отваром мятлицы, и Ли выхлебал ее всю, постанывая и громко глотая. Потом уронил голову на подушку и уставился в потолок.
– Не надоело тебе вытаскивать меня из каждой кабацкой драки? – поинтересовался он, стараясь изобразить высокомерного эльфа, но сам понял, что не получилось. У него плохо получалось последние годы. Привычные маски сидели так криво, что никто уже в них и не верил.
– Надоело, – пожал плечами Март. – А ты помнишь драку?
– Нет, – признался Ли после паузы. – Но отчаянно болит бок, пахнет кровью и мазью Элтри, значит, имеется рана. Вероятнее всего, резаная. Мы были в трактире. И вряд ли это ты меня порезал в назидание, потому что ты почти не пил. А не пил ты именно потому, что завел дурную привычку не позволять всякой швали меня убить.
Март вздохнул. А кто ж еще будет это делать, дружище. Хотя не пил он по более простой причине: чтоб сэкономить последние гроши. Ли полежал, изучая рассохшиеся доски потолка, и спросил:
– Серьезно там?
– Ножом полоснули, но неглубоко.
– Значит, выживу, – обреченно произнес Ли. Март поежился. Ли не заметил. Он часто не замечал… о боги, как же ненавидел Март выражение «последнее время»! Или «последние годы»… потому что слишком часто приходили они на ум, когда он думал о Ли… а о Ли он думал больше, чем о чем-то и тем более о ком-то другом. Последние годы Ли был так же невнимателен, как был внимателен когда-то давно. И если бы только к Марту… Так
Ли облизнул пересохшие губы и без надежды в голосе поинтересовался, нет ли вина или на худой конец пива. Март покачал головой. Ли снова закрыл глаза и притих.
Черт, ну где же взять работу? Где взять деньги? Конечно, можно пойти на дорогу, отловить одинокого путника и разжиться той мелочью, которую таскают в кармане одиночки. Но это Март оставлял на совсем уж крайний случай. Ему претило убивать наживы ради, а убивать пришлось бы, потому как приметен: и глаза слишком синие, и шрамы на лице, и вообще…
Он потряс головой. Совсем с ума сошел. Ах, какие мы благородные – убивать ради горстки медяков не любим.
А продавать больше нечего. От оружия и так минимум остался – мечи, кинжал Марта, пара метательных ножей Ли, а свой отличный лук он пропил в позапрошлом месяце. Впрочем… впрочем, есть одна вещица, и как ни хочется ее оставить, придется-таки идти к купцам.
Он вытащил из мешка тщательно завернутую книгу. Подарочное издание. Что такое «подарочное издание», интересно было бы знать. Книги ж и так дорогие до умопомрачения, а эта вроде не в кожу нерожденного дракона переплетена (была такая завиральная история про самые дорогие книги), золотом не отделана, самоцветами не украшена. Правда, картинки очень красивые, люди как настоящие, кажется, если подольше смотреть, двигаться начнут.
Он раскрыл книгу наугад. «Над шрамом шутит тот, кто не был ранен…» Это точно, если шрамом не рубец на роже называть, а плохо зажившую рану в душе… вот как у Ли. И ничего не поделаешь.
– Глаза испортишь, – буркнул Ли, не открывая своих. – Тебе уже не двадцать, а вы, люди, с возрастом изнашиваетесь.
Марту не хотелось спорить, потому он закрыл книгу и не стал возражать изношенномуэльфу. Сон не шел, потому Март и не ложился, даже не раздевался… нет, не раздевался потому, что было холодно, тянуло изо всех щелей – и от окна, и от стен, и от пола, а с потолка дуло так, что хотелось еще и шапку натянуть. Здесь даже вездесущих клопов и тараканов не было, повымерзли, бедолаги.
Как обычно, стоит о чем подумать – тут же появляется. Причем на двоих: и Марта пробила дрожь, и Ли попытался поплотнее завернуться в одеяло. Март укрыл его еще и своим. В таких ситуациях они чаще всего грелись, ложась вместе на одну кровать, да на этих и тонкокостный Ли с трудом помещался, просто лавка, а не койка, а уж Март всерьез остерегался упасть, повернувшись во сне.
– Ложись немедленно, – ворчливо приказал Ли, – а то завтра будешь весь день носом клевать, не успеешь меня из очередной свалки вытащить…
– А завтра, – не без мстительности сказал Март, – нам в трактире нечего делать, на еду-то денег нет, а на вино тем более.
– Что, совсем? – приуныл Ли. – Ясно. Не вздумай книгу продавать.
Март огрызнулся:
– Моя вещь, что хочу, то и делаю.
– Лучше используй на растопку, потому что здесь просто нет на нее покупателей. Продешевишь.
Март снял сапоги и лег не раздеваясь, не обратил внимания на Ли, лениво требовавшего забрать одеяло, и, как ни удивительно, уснул и даже видел очень красивый и теплый сон, конечно, начисто забывшийся при пробуждении.