Игры с адреналином

Казарновский Марк Яковлевич

И показывает мне адрес моей мамы в Томске. Куда летом она собирается поехать.

* * *

Два месяца я, слава Богу, Лизу не видел. Но легче мне не было. Леокадия вдруг заявила мне, что нашла вариант фиктивного брака с французом и хочет меня с этим претендентом познакомить.

Час от часу не легче. Пока я уговаривал Лёку не торопиться и действовать только в тандеме, была получена открытка на моё имя от мамы из Томска.

Мама расхваливает Лизу, которая жила у неё два месяца. Научилась готовить пельмени и вообще стала поклонница сибирской кухни. Да не в этом же дело. А в том, что мама благословляет

«наш брак» и просит на венчание приехать в Томск.

«Уж и отец Михаил так возрадовался, что и мочи нет. А ведь он тебя и крестил. Приезжай, сынок, a то какие мои годы».

Это был первый удар. Второй последовал от Леокадии.

Она заявила мне, что эта «фиктивная тягомотина» ей надоела. Что я, мол, никак не могу её разрешить, и она начинает действовать.

И тут же предъявляет мне результат действия – французского мужчину неопределённых лет и ещё более неопределённой наружности.

Да и не в том дело, что был лыс. Меня обеспокоили его глаза. Они смотрели куда угодно, только не на собеседника.

Но я уж, как ты видишь, в «фиктивных аферах» стал опытен. Поэтому выяснил всё. И получил удовлетворительные ответы. Клиент был вдов. Возраста – умеренного. Детей – нет. Жильё – имеется.

И дал согласие Леокадии этот «брак» заключить. Особенно и не волновался. Во-первых, мужик-то лядащий, а во-вторых, фиктивно ведь.

* * *

Прошло два года.

Я живу у своей Лизы в доме близ Парк-де-Со. Мама её скончалась, а моя – живёт теперь с нами. Они с Лизкой – лучшие подруги.

Леокадия живёт в Париже у своего «фиктивного» мужа, который неожиданно для меня стал вовсе не фиктивным. К тому же оказался владельцем небольшой фермочки в Нормандии, куда мы летом с моей Лизкой ездим на викенды. Поедая там свежие куриные яйца и биоморковку.

10.12.2011–09.03.2012

Марселька

Марсель, дама далеко за 80, проживающая в одном из буржуазных парижских пригородов, проснулась, как давно уже это с ней происходит, в четыре часа утра.

Она знала, что приблизительно до восьми часов утра ей не заснуть. Да особенно и не беспокоилась. Такая размеренная жизнь её вполне устраивает. В десять вечера Марсель начинала ужинать. Ежедневно это был ритуал, который, заведённый её покойным мужем, не менялся десятилетиями. Ужин происходил в большой зале, со свечами обязательно, с собакой пуделем по прозванию Гала, с зеленью и легко прожаренным бифштексом, с вином, конечно. Вино предпочтительно 2003 года, год тот выдался жарким и для виноделов – просто подарок.

За ужином Марсель обычно то смотрела футбол, до которого была весьма охоча, то тихонько разговаривала с Галой, делая ей существенные замечания по поведению за текущий день, то рассказывала мужу, ушедшему в мир иной, как уже упоминалось, о проблемах, которые решать ей приходится одной. Ибо советоваться не с кем. Сёстры – злые и противные. Уж отчего – неизвестно. Адвокаты дерут деньги, и «чем больше, тем, естественно, для них лучше». Бескорыстного советника, увы, нет и нет. Приходится самой, а это ой как нелегко. Особенно после безмятежной жизни за прочной и обеспеченной спиной мужа. Но делать нечего. Французские женщины привыкли бороться с житейскими проблемами и делают это даже с определённой элегантностью. Вот и Марсель унынию не поддавалась. А пыталась разбирать огромное

количество бумаг с требованием платить за газ, свет, гараж, квартиру, страховку, медицину, ещё одну квартиру, дом на побережье и тому подобное. И жаловалась за ночными ужинами мужу просто потому, что собеседников иных не было. А поговорить очень хотелось.

После ужина был отход ко сну, и в четыре утра – начало лёгкой бессонницы.

Бессонницу тоже нужно чем-то занимать. Обычно она продолжала в темноте ночи давнишнюю и, она это прекрасно знала, безрезультатную борьбу с фискальными органами, кооперативными синдикатами, адвокатами, нотариусами и прочими организациями или иными членами сообщества, которые своей основной целью жизнедеятельности ставили содрать с Марсель как можно больше денег.

Но уже несколько последних лет ночные её бдения стали принимать иной характер.

Просыпалась она всё в те же четыре часа утра. Но уже всё реже и реже предавалась тяжёлым и унылым раздумьям о своей борьбе с фискальным государством, которое уж точно норовит её обобрать. И оставить доживать свой век в какой-нибудь богадельне, как это происходит со многими её подругами. Нет, нет и нет! Нужно бороться. Вот эти русские, например, не борются, и что? Сидят в нищете, да при таком богатстве. Марсель глубоко вздыхает и чему-то улыбается в ночи. И знает чему. В её монотонную, размеренную жизнь ворвались «эти русские», как их называют в округе досужие и любопытные француженки. Впрочем, как и все дамы любых национальностей, вероисповеданий и даже политических пристрастий.

А дело всё в том, что несколько лет назад в квартире двумя этажами ниже поселилась семья русских. «Эти русские» – так их прозвали кумушки дома, обмениваясь впечатлениями о новых соседях. А в какой стране, любезный читатель, и в каком дворе это обсуждение не происходит? Вот то-то же.

Поначалу, конечно, все были насторожены. Каким бы ты равнодушным французом ни был, но уверен, отложилась в тебе информация об этой огромной, нелепой, зловещей и безалаберной стране. С её спутниками и ГУЛАГами, балетом и КГБ, кино и мафией и тому подобное.

Марсель же отличалась от кумушек двора тем, что читала Достоевского и рассказывала дамам, замирающим от ужаса, про братьев Карамазовых и про старуху-процентщицу, убиенную каким-то Раскольниковым. Кто же он такой, этот Раскольников, Марсель прояснить дамам не могла. Объясняла, что он навроде их французского Растиньяка.

Конечно, после всех этих обсуждений о русских мнение сложилось определённое. Вот и стали их называть «эти русские».

А «эти русские» состояли из пожилой пары да весьма престарелой собаки, породу которой во Франции уж точно установить невозможно. Но собака к своим 16 годам, будучи глухой и полуослепшей, проявляла чудеса активности и куртуазной любезности при встречах с французскими собаками женского полу. Что тоже было отмечено двором: мол, у «этих русских» и собака под стать их стране – малопредсказуемая, в любви ненасытная, равно как и в питании. Ибо поедает всё, что ей ни дают. Как объясняет хозяин, собака, мол, голодного военного детства. Как, мол, и он – её хозяин. Во дворе, зная, что в России всегда идёт какая-нибудь война или иная подобного рода заваруха, с этим соглашались и особенно не уточняли, какого они, эти русские, голодного военного детства. В том смысле – какой войны: афганской, чеченской, украинской, прибалтийской, осетинской или ещё какой-нибудь, ими не прояснённой.