Игры с огнем. Там же, но не те же
Шрифт:
В конце концов, я тоже была лишена сладкого две недели, а сегодня еще можно!
Не знаю, что там наставники практиковали с нашими аристократами на совместных занятиях с гостями, но я могла уже не напрягаться, подбешивая Феррерса до нужной кондиции. Он и так был в должной степени озверения. Так что я могла расслабиться и покурить – интим мне был обеспечен без дополнительных ухищрений с моей стороны. А стычка в холле лишь задала Феррерсу правильное направление.
Сегодняшнее меню предложило мне яростный быстрый секс – без подготовки, почти без предварительных ласк, стоячком у шершавого древесного ствола, фактически, «где поймал», не успев
Я бы сказала об этом Феррерсу, с который с тревогой вглядывался в мое лицо, выискивая признаки боли или протеста, но не скажу, сам пусть соображает.
И вообще, как будто это не я только что неистово насаживалась на его член, стараясь сжаться, притереться к нему как можно плотнее, прочувствовать каждое движение твердой плоти в себе…
Убедившись, что я не спешу в ужасе падать в обморок (с ним только упади, неизвестно еще, что сделает, извращенец!), да и в слезы не ударилась, Феррерс уткнулся потным лбом в ствол над моим плечом. Ладони по-хозяйски лежали на моих ягодицах, поглаживая, сжимая.
Я гладила его плечи, через школьную форму ощущая острые лопатки, неровности позвоночника, даже выступающие ребра, и чувствовала, как внутри меня снова нарастает возбуждение, отзываясь на терпкий запах Феррерса, на ощущение близости его тела, худого, жилистого, так похожего и непохожего на мое собственное.
Я прихватила губами мочку уха, так кстати оказавшегося перед носом. Лизнула, пососала. Приподнялась на цыпочки, и чувствительно куснула заманчиво маячащий хрящик. Просто так, чтоб знал!
Не дожидаясь неминуемой кары, сбежала губами до шеи, проложив дорожку поцелуев, укусов и узоров-завитков, выведенных влажным язычком по горячей коже. Сжала его ягодицы, чуть-чуть, самую малость царапнув ногтями, и с наслаждением ощутила его хриплый вздох. Впитала его в себя, прижавшись грудью, животом, представляя, как непристойно мы сейчас выглядим – самозабвенно тискающиеся, он со спущенными штанами, я со смятой юбкой, и трусиками, болтающимися на где-то в районе правой щиколотки. От этой картинки остатки самоограничений улетучились в неизвестном направлении, и я с полустоном-полувсхлипом стекла по нему вниз, опустившись на колени, и, удержав дернувшегося было парня, принялась исступлённо целовать его живот, твердый, плоский, скользя губами все ниже, к той части тела Феррерса, с которой я была столь тесно знакома, и которой до сих пор еще толком не видела.
Одновременно пьянея от вседозволенности и робея, я легко коснулась его члена губами. Даже не поцеловала, а так, потерлась. Феррерс наверху судорожно сглотнул. Кожа оказалась нежной, бархатистой, а под ней ощущалась скользкая твердость, и вспомнив, каково это, чувствовать его движения внутри, я всхлипнула от сладкого, предвкушающего спазма. Осторожно провела пальцем по всему стволу под выдох-стон Феррерса, одновременно желая утолить свое жгучее любопытство, и опасаясь сделать ему больно или неприятно. Аккуратно лизнула там, где только что касалась пальцем, и мышцы его живота вздрогнули, и он подался всем телом вперед и вверх, вслед ускользающему прикосновению.
Что ж,
Нет, не ртом, всем телом – стоя на коленях, ловя его движения, неконтролируемо приподнимая бедра в его ритме.
Нестерпимо хотелось куснуть твердую плоть зубами, но опасение навредить, все испортить останавливало, и когда искушение стало почти нестерпимым, я от греха подальше выпрямилась, прижимаясь к застывшему, часто дышащему парню, чувствуя, как тычется в бедро горячий влажный член и шалея от безнаказанности, почти ничего не соображая выдохнула ему в ухо:
– Пожалуйста, пожалуйста, благородный господин, я не хотела, я просто хотела убрать там, внизу, и разбудила чудовище! Спасите меня, лорд!
Мольбы мои на него так подействовали, или то, что я прижалась бедрами еще теснее, показывая, где именно внизу я убирала, но в следующий миг неведомая сила вжала меня в ствол, и Феррерс, рывком раздвинув мне ноги, одним ударом вошел до упора. В глазах у меня потемнело, я закусила губу, чтобы не заорать на всю школу от этого удовольствия, забывая кто я, где я, и полностью сосредоточилась на этих упоительных толчках и ударах. И мне было наплевать на все – и на улетевший неизвестно куда пиджак, и на трещащую по швам, брызнувшую пуговицами блузку, которую одуревший от желания Феррерс обдирал с меня забыв расстегнуть, в попытках добраться до груди…
Наслаждение накатывало приливной волной, нарастая в такт движениям во мне, и вздымало меня все выше, выше, пока не занесло на самый пик, и оттуда, замерев на миг, я провалилась в пропасть, и с невыносимой скоростью понеслась вниз, где в черной пустоте ждали меня ответы на все вопросы – или верная погибель. И я ударилась о каменную твердь, и рассыпалась на миллион «я», и перестала быть.
Все же, одно из основных удовольствий моей жизни – доводить Феррерса до такого состояния, когда весь его хваленый, годами вколачиваемый самоконтроль улетает в топку, и остается чистая, неуправляемая мощь и звериные свирепые инстинкты.
Потому что, во-первых, в повседневности он обычно хладнокровный, как мороженая рыба, а во-вторых, это просто чистый, незамутненный кайф!
В школу я возвращалась сытая и расслабленная, чувствуя во всем теле довольство и томную негу.
Ну, что тут скажешь? Хорош, паскудник!
Мои приятельницы любили перемыть косточки своим парням, часто и со вкусом полушепотом обсуждая подробности личной жизни, и нередко жаловались друг другу на невнимательных приятелей. На то, что парни – бесчувственные бревна, и им лишь бы свое удовольствие получить, а партнерше не думают. На «сунул, вынул и бежать» тоже жаловались.