Игры судьбы
Шрифт:
1932 год, страшный голод. Кто куда из деревни подался, чтобы спастись. Кум из Забайкалья пишет: «Приезжайте, как-нибудь проживём». Поехали, спасаясь от голода, как до этого их родители подались с Украины, мечтая вволю поесть своего хлебушка со своей пашни. Тятя с мамой в пекарню устроились – сами сыты и нам, бывало, какую-нибудь корочку принесут. Два года там прожили, а домой тянуло – к своей земле!
Чуть полегчало – вернулись, в это время у нас организовали колхоз имени Кирова. Сестра Прасковья, мы её Пана звали, вместе с двоюродной сестрой Дусей, подались в город, в Петропавловск. Устроились
Такой случай запомнился: послал нас бригадир в лес по дрова – двух девочек и шесть мальчиков. Что ж, привычное дело, взяли мы пилы, топоры, поехали. Задание каждому – привезти по два воза дров: один себе, другой колхозу, всего шестнадцать возов. Мальчики пилили в две пилы, другие двое отпиливали сучья, девочки таскали отходы в кучи – иначе лесник заругает.
Пока мы всё сделали, темно стало, непогода началась. Дорогу снегом замело, ни зги не видать! Быки не везут, мальчики догадались – распрягли быков, ухватились за хвосты, и пропали в метели.
Мы с Диной Бухониной тоже пошли было, да вернулись – за пилами, с нас за инструмент строго спрашивали! Инструмент мы нашли, а направление
совсем потеряли, бродили-бродили, совсем из сил выбились. Тут попалась нам клуня – в ней на поле зерно хранилось. Мы сообразили, где находимся, да дальше идти не можем. Прокопали дыру, залезли, согреться пытаемся, а зерно холодное, только что ветра нет… Тут слышим голоса:
– Э-эй, кто живой?.. – высунулись, а это бригадир с мужиками, верхом на конях, приехали нас искать.
– Все вы тут?
– Нет, двое нас! – отвечаем.
– Ну, идите домой! – заткнули мы дыру, чтобы снег не набился, пошли. Ребята наши правильно поступили – привели их быки в деревню, только один отцепился, упал. Бык убежал, а мальчишка заполз под скирду: замёрзну так замёрзну! Окоченел совсем, когда его нашли. Положили его поперёк седла, привезли «колхозника» домой. Лет тогда нам было по тринадцать-
пятнадцать. Родители радуются – дети нашлись, бани топят, давай нас отхаживать. У меня ноги отекли, вся синяя. В баню меня родные под руки тащат – ступить не могу, ноги, как чурки. Полмесяца мне каждый день баню топили – парили, растирали… За этот случай выдали нам в колхозе по килограмму хлеба, то-то радости было! И гордости – работники!
А ели тогда люди больше отруби. Картошку, бывало, посадим, а с августа начинаем подкапывать. Придёт время урожай собирать, а картошки уже и нет – одна ботва… А вот в 1937 году очень хороший урожай выдался! Председатель распорядится: тому-то столько зерна, тому-то – столько. Подвезут на телеге, вытряхнут у ворот, а мы его таскаем в сарай, рады! Все сусеки в амбарах забиты! Птицу зерном кормили, и скотине сена тоже хватало…
Однажды приехал нарочный из райцентра Соколовка, объявил о войне и сразу кучу повесток вручил. Что началось! Бабы ревут, мужей-сыновей в дорогу собирают, а те на покосе ещё, ничего не знают… В 1943-м забрали и нашего тятю – Никандра Кузьмича
графии районной газеты лучшей печатницей стала и большую общественную работу вела.
Дошло дело и до подростков. Послали нас, девушек шестнадцати-семнадцати лет, на курсы трактористов, комбайнёров. Я училась в Токушах и в Борках – зимой, а весной посадили нас на тракторы вместо взрослых мужиков. Я работала с Диной Киреевой, и однажды в поле мотор заглох. Кое-как мы его сняли – на слеги, волоком – в бричку-бестарку. Повезли в МТС, на
стенд, прошлифовать. Два дня там жили, пока всё сделали. Загрузили мы мотор на сани, а лошади не везут. Хороших-то коней на войну забрали, а этих доходяг по работам замотали. Не везут кони, не тянут! Уж мы с Диной и так, и этак – никак! Мотнула одна несчастная коняга головой – Динке губу разбила, кровь рекой льётся. Наконец сдвинулись, я – за вожжи…
Стали к реке спускаться, одна из лошадок вдруг упала, лежит, не может подняться – в глазах слёзы, из-под кожи рёбра торчат. Взяла я её под уздцы, тоже плачу, уговариваю. Поднялась всё же лошадка, трясётся вся, и я трясусь – конец ноября, а на мне ботиночки рваные, сама голодная. Идём дальше по льду – вода кое-где по колено, бредём. Я коням помогаю, подруга кровью заливается, а правит… Насилу живыми доехали до своей деревни. Надо бы мотор в бригаду везти, да мы ног не чуем, опять неделю меня мать в бане выхаживала. Наконец отвезли мотор, поставили – сами. Спрос с нас, подростков, в то время был, как с больших.
Бригадира слушались больше, чем отца с матерью, не получая никаких денег, работали сколько требуется, сами голые, босые. Где бы раньше в таком возрасте какого мальчишку полюбили, так в то время всю нашу ровню на войну забрали, никакого веселья, плясок в деревне не было…
Но когда война закончилась и с фронта стали приходить мужики, вышел приказ: «Передать трактора». Вот радости-то было! Стала я работать уборщицей в конторе, здоровье восстановилось, и молодость – вот она! Чего ещё надо? Прыг, скок – весело!
Познакомилась я с мальчишкой – сиротой из детдома, прилип и прилип! Я голодная, он бездомный – пара, полюбила я его, родила дочку Валю, а сама всё живу с родителями. Дома родные ругаются, беднота, кое-как концы сводим. Ходил мальчишечка, ходил в гости, мучился, мучился – нас
любил, потом его в армию забрали, в танковые части. Писал он мне из Ашхабада, я отписывала. А когда кончился срок службы, принять отказалась – всё бедность, сейчас жалею. Потом другая дочка родилась, Тома, тоже без мужа. Теперь четыре внука у меня растут.
Шестьдесят лет в деревне прожила, из них двадцать лет коров вручную отдоила. Видишь мои руки? А ещё и дома, и в поле, и везде. На старости лет в город перебралась, к дочерям. Вот как-то зять Виктор, муж Вали, мне и предложил:
– Работает у нас в учкомбинате один хороший человек, Семён Филиппович Дегтярёв, давайте вас познакомлю! – познакомились на старости лет. Пришла к нему, а у него не рыто, не мыто, так я здесь и ОКОПИРОВАЛАСЬ. Вот он, мой Сеня, вся жизнь прошла, пока встретились.