Шрифт:
Часть первая
Эпиграф
Трудно быть хорошим.
Питтак, один из семи мудрецов Древней Греции.
– Шевельнулся. Сейчас глаза откроет.
– Работаем.
1
Не голова, а колокол. И дятлы внутри. Поубивал бы. Почему так бесчеловечно ярко? Хочется зажмуриться,
Очнувшись окончательно, он приоткрыл глаза: «Что со мной? Где я? И… кто я?»
Утро. Очередное утро. Наверное. Или уже день.
С первым вопросом – «что со мной» – разобрались. Похмелье с отягчающими обстоятельствами. Вчера вышел в отпуск, с друзьями отметили. Дома добавил.
Дома. Ага. Жена. Дети. Почему так тихо? Разошлись по местам отбывания трудовой и образовательной повинностей?
Вот и второй вопрос отпал. Он – Михаил, печатник районной типографии. Отец троих детей, ныне отправленных на летний отдых. Обладатель квартиры на окраине, где уже много лет, как рясой, затягивалось постепенным благополучием болото, которое другие люди в других обстоятельствах зовут жизнью. Затягивалось, затягивалось… и затянулось. Оттого и похмелье, не первое и не последнее.
Осталось узнать «где я». На родные пенаты холодное помещение не походило. Белый потолок, нервирующие люминисцентные лампы, кафель цвета обморока, простынка с лиловой кляксой печати…
Руки пробежались по груди. Потом по плечам, по бедрам, по пальцам… упс! Ни верхней одежды, ни нижней. Даже кольца обручального нет. Сволочи. Ничего нет. Вообще.
Вытрезвитель? Больница? На первое не похоже, опыт есть. А если больница – то что же случилось? И почему так нагло обобрали? Проблем захотели? Будут им проблемы.
Сброшенные ноги пола не достигли, а в черепе, едва корпус принял первую ступень вертикальности, зашумело. Сидеть, когда извилины водят хороводы, это вам не лежать. Стало ясно, отчего многие ракеты взрываются на старте. Видимо, ощущения те же. Потому и последствия. Ну положите обратно на стапели…
Как же гадостно во рту и мыслях. Трудно фокусирующийся взгляд упал на собственную ступню, глаза долго и бессмысленно таращились, не смея поверить: на пальце красовался клеенчатый номерок.
До сих пор было зябко снаружи, теперь похолодело и внутри. Такие номерки выдаются в двух случаях: при рождении и наоборот. Первое отпадает за давностью лет и полной нелогичностью.
Остается морг. Все соответствует, если верить кино. И простынка, которой конфузливо прикрыт, и жесткая стальная каталка на колесиках, которую врачи используют для перевозки тяжелобольных… или таких вот начинающих трупов, как он.
Но он жив! Лежак непотребно проскрипел что-то вслед рывком поднявшемуся Михаилу. Вокруг никого. На вешалке поник рукавами одинокий медицинский халат. Замечательно. Одеяние треснуло на плечах, настроение взлетело, через миг любопытный нос был высунут за дверь.
Тоже пусто. Длинный коридор. Несколько запертых дверей. Потерявшие чувствительность ноги ступали
В покинутом живыми здании все было закрыто, все выключено.
О, приятная новость: у одной из дверей кем-то оставлены грязные резиновые сапоги.
Как же хорошо в обуви, даже мысли прояснились. И подкинули информацию: на улице – ночь, если верить виду за окном. Понятно, что все разошлись по домам.
Окно! Сладить с защелками и внутренними запорами оказалось плевым делом. Створка распахнулась, Михаил вкусно вдохнул, и неуклюжий прыжок вынес его наружу.
Кроме того, что темно, там оказалось грязно и промозгло. Под ногами хрустнули ветки раздавленного куста.
Жена, наверное, уже с ума сошла. Впрочем… Если она в курсе, что его отправили в пристанище транзитных пассажиров совсем не на экскурсию…
Думать не получалось, мозг напоминал забытые на включенной плите макароны: все слиплось и подгорает. Инстинкт выживания орал: отключите меня или плесните водички! Водички не было. Только ведущая в реальность полоса асфальта. Серая, во тьме она казалась черной. Черная полоса. Символичненько.
– Молодой человек! – раздалось из-за деревьев и мгновенно увело от интересных размышлений.
«Это я-то молодой?» – порадовался Михаил.
В свои сорок с хвостиком… гм, с хвостищем, еще крепкий, но прилично взрыхленный сбежавшими годами, кроме пренебрежительного «мужчина» и окликательно-веселого «эй, дядя», от созданий, подобных источнику приятного голоска, он ничего не слышал. Созданием была молоденькая девушка – очаровательная, темненькая, но при том светло-яркая. В кофточке и не соответствующей обстоятельствам и времени суток мини-юбке. Аккуратная, ароматная, аппетитная. А-а-абалдеть. Неважно, что начинается на «о». Если все в жизни начинать, как велят правила, никогда ничего не начнется.
Девушка крутилась около машины, которая, словно свинья в лужу, зарылась брюхом в непроходимую грязь. Видимо, ей (машине) там нравилось, и просьбы выбраться самостоятельно свинский агрегат игнорировал.
– Вот. – Ночное чудное видение развело руками в направлении проблемы.
Странный наряд прохожего девицу не напугал, а лишь позабавил. Ночью, на пустой улице… Михаил на ее месте засел бы в салоне, заперся и не высовывался, пока пальцы лихорадочно набирают все имеющиеся службы помощи. Или друзей и родственников.
Она же, видно, жизнью еще не ученая.
Сесть бы самому за руль, да враскачечку, благо, в армии всему научили… в свое время. Тогда этой машиновладетельной пигалицы еще на свете не было. Но: подумает, что угнать хотят или чего другое нехорошее. Поэтому…
– Подтолкнуть? – Ладони Михаила выразительно показали, как он собирается помочь.
Девушка собралась что-то сказать, корпус развернулся… Открытый рот так и остался открытым. Лицо уставилось на растопыренные ладони, выражение на нем менялось ежесекундно, а глаза Михаила с запоздалым озарением уперлись во вздымающуюся грудку, четко обрисованную и идеально подходящую для случившегося жеста.