Игуана

Миронов Георгий Ефимович

– Взрослые, может хватит препираться, у вас гениальный ребенок ещё не накормлен, – раздался за их спиной голос Гоши.

Пришлось прервать поцелуй на самом интересном месте…

А картошка с селедкой и репчатым лучком так хорошо пошла…

А чай пили со смородиновым листом и мятой.

И говорили в этот вечер о японской графике «Укие-е»…

Дело об убийстве коллекционера Валдиса Кирша

Татьяна Большакова работала чистильщиком.

Работа как работа. Платят хорошо.

Правда, два недостатка. Во-первых, работать – приходится и в выходные дни, и в праздники, и по ночам. Это плохо, зато рабочий день не нормирован,

бывает, что и день, и два, и три дня подряд – отгулы. И это хорошо. Потому что муж работал шофером – дальнобойщиком, все время в рейсах. И с двумя детьми оставаться некому. Еще хорошо, с бабой Настей, соседкой по подъезду договорилась, что когда Татьяна на работе (официально – в ВОХРЕ), баба Настя за детьми приглядит: дети ещё маленькие, за ними глаз да глаз, особенно днем. Сейчас то хорошо. Ночь отработает, и завтра с утра свободна. Конечно, спать хочется, но детей завтраком накормит, по телевизору что-нибудь сказочное включит, а если будет опять про обещания хорошей жизни, или таинственные угрозы лидеров крайних, то включит «видак», дети в экран, а она покемарит. Вообще-то она и сама несколько лет в КПСС пробыла. Иначе нельзя. Профессия у неё была идеологическая. Потому что философский факультет МГУ закончила, да-да, вот так вот. Простая девушка, из Подмосковья! А она умная всегда была. Могла бы на физмат запросто, а она вот увлеклась Спинозой. В школьные годы; случайно попался ей томик из серии «ЖЗЛ» со странным этим, завораживающим словом: «Спи-но-за»… Красиво! Взяла. Прочитала. Отец на кухне допивал остатки своей «бормотухи»; мать, стирая на кухне же в корыте, специально, чтоб не давать отцу в сладость пить, корила его хриплым вечно слезливым голосом; в спальне храпел старший брат, приехавший из рейса настолько пьяным, что не смог даже присоединиться к отцу. Она сидела в большой комнате, куда к ночи вернется мать и со двора прибегут грязные и возбужденные младшие братья – Серя и Колян, – спальню всегда оставляют «алкашам», там у них по пьяни всякое бывает, ещё облюют… Она сидела за круглым обеденным столом, покрытым старой салфеткой с кружевными оборками и не отстирываемыми пятнами красного, фиолетового и синего цвета (красного – от вина, остальное – от пролитых во время исполнения уроков ею или младшими братьями чернил, – чернила проливали в пьяном кураже отец или старший брат), заткнув уши кулачками, и читала всякие интересные выражения. Вроде того, что разум, – естественный свет, способен познать природу, её могущество и законы. Только разум…

В спальне храпел старшой, в кухне уже лениво препирались мать и отец. Мать как всегда слезливо призывала на помощь Бога.

– Вот погоди, погоди, накажет тебя господь. Мне нынче опять во сне паук снился.

– Значится, письмо будет, – неуверенно пролопотал отец.

– Нет, это значит – наказание тебе будет…

А она читала… Суевериям всякого рода более всего преданы те люди, – писал неизвестный ей Спиноза, – которые без меры желают чего – нибудь сомнительного. Они обращаются к божественной помощи тогда, когда находятся в опасности и не умеют сами себе помочь…

Мысль, человеческая, мысль… Этот неизвестный – ей философ утверждал, что существование мысли становится необходимым, как только человеческое тело начинает существовать, что самое высокое и самое тонкое может бы точно и ясно понято, и даже объяснено.

Чем дальше она читала, тем интереснее – и логичнее казались ей материалистические построения философа, получившего фамилию от маленького городка в Португалии. Она решила, что и сам Спиноза был по происхождению португальцем. Пока учительница истории не сказала ей свистящим шепотом прямо в ухо на один из её вопросов:

– Ты бы, девонька, никому не говорила, что читаешь про этого философа.

– А почему?

– Потому что он еврей, Борух Спиноза…

– Он репрессированный? – на всякий случай спросила она.

– Нет… Но все равно…

– Может,

он запрещен…

– Нет, и все-таки…

– Ладно, я никому не скажу, – пообещала Татьяна, и, набрав в городской юношеской библиотеке книг Канта, Гегеля, Шеллинга, а также, – упрямо – «Основы философии Декарта» работы Спинозы, и его же сочинения – Богословско – политический трактат» и «Этику», углубилась, – под пьяный мат старшего брата, вечное препирательство и склоки на кухне отца с матерью, в постижение глубоких, ясных и удивительно логичных построений философов давно прошедших лет.

К учителям с вопросами она больше не подходила: даже если бы оказалось, что евреями были все перечисленные философы, то, не питая особых симпатий к этой нации (она знала учителя рисования, тихого старичка Соломона Розенфельда, который всегда хвалил её за рисунок и мягко журил за неинтересные краски в живописи, но она знала и соседку по лестничной клетке сварливую и хрипатую жидовку Эсфирь Исааковну, которая вечно делала ей всякие бестактные замечания, – и о её одежде, и о походке, и о вечном пьянстве отца и брата, периодически облевывающих лестничную площадку), она все равно продолжала бы читать: – книги, кто бы их ни написал, хоть немец, хоть еврей, лишь бы это было так же четко, логично и красиво, как в математике.

Она не стала математиком, но стала философом. Девчонок, тем более с таким, как у нее, пролетарским происхождением в тот год на философский факультет поступало немного. Поступила одна она. Проучилась полгода не понравилось. Перешла на мехмат…

На третьем курсе, не выдержав больше квартирного беспредела, – пить стали и мать, и два младших брата, школьника, – она выскочила замуж за бывшего одноклассника, ставшего шофером – дальнобойщиком, и за два года родила ему, не уходя в академический отпуск и сдавая все сессии на пятерки, двух отличных, крепеньких, как она, пацанов.

Вот интересно, муж был длинный и тощий, она – коротконогая, с крепкими, плотными ягодицами, округлым, но почти плоским животом и большой грудью, и сыновья, хоть и будущие мужчины, фигурами были похожи на нее.

И лица была, как и у третьего сына, родившегося на пятом курсе, – точная её копия. Не красавцы, понятно, но симпатичные.

Диплом защитила на отлично, одновременно у себя в подмосковном городке выполнила норму мастера спорта по стендовой стрельбе. Ну, это так, просто случайно, что по стендовой. Она могла бы в любом упражнении выбить норму мастера. У неё глаз был ватерпас. И нервы хорошие. А главное, она, как ни странно, очень логично и методично могла выстроить цепь событий на минуту вперед. Она словно бы видела и полет пули, и то, как она попадает в мишень. Точно в десятку. Тренер хвалил. А она даже не радовалась. Она знала, что попадет.

Вот так же она точно знала, когда муж ушел в очередной рейс, что он погибнет.

Она видела, как произойдет ДТП, даже место видела – справа поля голые, слева лес, овраг, впереди мост, и у самого моста слева и справа к большаку выходят две проселочные дороги.

С них и выскочили на трассу два пьяных мотоциклиста.

Может, совпадение было такое, может соревновались по пьянке, что сумеют пересечь трассу перед носом большегруза.

Не успели.

Чтоб не сбить пьяных (это потом экспертиза подтвердила, что пьяные, Андрей то в ту минуту не рассуждал) пацанов, он свернул в кювет.

Машина перевернулась, даже груз весь цел, и машину легко потом восстановили. А его – нет. Височную кость обо что-то пропорол и умер мгновенно.

Все от пьянки этой проклятой. Никуда от неё не денешься.

И сталась она со своим «красным» дипломом и тремя детьми в двухкомнатной «хрущебе» на окраине небольшого подмосковного городка.

Работы в городке никакой.

Не то, чтобы по специальности. При её то специальности смешно и – надеяться. Но вообще.

И в Москве-проблемы. Либо зарплата не устаивает, либо режим: дети…