Игуана
Шрифт:
– Все как у людей, – удовлетворенно подумал Федя, вспоминая запахи столовой на Лубянке. Там его «фирменным блюдом» был бифштекс рубленый с яйцом. Как ни странно, что-то произошло за постперестроечные времена в пищеблоках правоохранительных органов. Ни на Огарева б, ни на Петровке 38, ни на Большой Дмитровке 15 его любимое блюдо не готовили. А он любил густо посолить и поперчить беложелтую вялую лепешку яичницы, шапкой накрывавшей хорошо прожаренный бифштекс, и-вперед и с песней, как говорил его первый командир в армии полковник Бобренев.
Запахи столовой всколыхнули множество приятных воспоминаний, но Федя передернул крутым плечом и со словами «Не очень-то и хотелось» сел в лифт и нажал кнопку пятого этажа.
В
Федя говорил по телефону. Судя по тому, что он держал у виска белую трубку, Митя вычислил, что говорит он скорее всего со своим начальником полковником Патрикеевым. В свой прошлый приезд он был удостоен от друга доверительной информации: белые аппараты старомодной конструкции перешли в группу от Генпрокурора и его заместителей. Теперь у них – новейшей модели и современного дизайна. А вот внутренние свойства сохранились: аппараты в комнате 541 и новейшего дизайна в кабинетах руководства были заблокированы от прослушивания.
– Есть, Егор Федорович. Идем. Он уже пришел. Через минуту будем.
Опустив трубку на рычажок и чуть прихлопнув сверху, чтобы сработал контакт отбоя наверняка, Федя повернулся на крутящемся кресле:
– Полковник ждет нас.
Встав с кресла и сладко потянувшись, он кивнул своим сотрудникам:
– В рабочем режиме, мужики, – к 12 надо полковнику дать все сведения по турецким, испанским и американским связям Игуаны. А мы к нему. Вернусь самое большее через полчаса. Если будут звонить, я у руководства. Если Кира Вениаминовна из ФСБ – это срочно, или если Верочка Пелевина из межрайонной – у неё убийство в условиях неочевидности, – выведите на полковника или на мой мобильный. Всё. Вперед и с песней.
– Бывшего нашего командира – полковника Бобренева часто вспоминаешь?
– Частенько. Это ж молодость, с ней всегда часто вспоминаешь.
– Так мы ещё и не старики. Кстати, «Бобер» во времена нашей с тобой юности был всего лишь майором и старше нас лет на десять. Где он сейчас, не слыхал?
– Ушел с оперативной работы. Хотя физически в отличной форме. Он советником у Председателя Верховного суда, генерал майор юстиции, а должность между прочим, генерал-лейтенанта, так то… «Наша служба и опасна и трудна». Мы только с тобой засиделись в званиях.
– Ну, не всем быть генералами, – чуть обиженно бросил Митя, – зато я вот женился…
– Да ты что? На свадьбу то пригласишь?
– В обязательном порядке у шафером назначен.
– Кто назначил?
– Будущая жена и сын…
– Вот так вот значит… Поздравляю.
Тем временем они прошли запутанными коридорами (здание Генпрокуратуры состояло из соединенных зданий, построенные между Глинищевским переулком и Столешниковым, этажи не всегда совпадали
– Хорошо, ремонт сделали, – удовлетворенно бросил Митя.
– Это ещё при Ильюшенко. Его когда снимали, он печально глядя виноватыми глазами признавался:
– Хоть за ремонт меня помнить будут.
– Помнят?
– Помнят. Но не за ремонт. У нас народ неподкупный. И мнение о начальстве от многого зависит.
– Ты своим «командиром» доволен?
– Я своим – да.
– А он тобой?
– Похоже, друг друга понимаем. Он сам, хотя и доктор наук, в прошлом оперативник. Похожие с нашими функции выполнял, но в ГРУ. А уж после сорока перешел на аналитическую работу.
– Ему сколько?
– 57.
– Старый старичок…
– Все там будем. Ну, мы пришли, – он постучал согнутым пальцем в дверь с номером 32. Странно было то, что все кабинеты слева, справа и напротив имели номера, начинавшиеся с цифры «4», обозначавшей, как везде этаж. Был здесь даже кабинет с цифрой «432». И везде были таблички с именами обитателей. На кабинете полковника. Патрикеева была лишь цифра «32». И все. Конечно, это могло быть случайностью. Но придавало визиту в Отдел специальных операций генпрокуратуры некую таинственность. Митя хотел было пораспросить про детали, да остановил себя. И правильно сделал. В таких учреждениях принято отвечать на вопросы, а не задавать их.
– Н-у те-с, дружище, рассказывайте, – пригласил Патрикеев Митю и Федю в глубокие гостевые кресла и предлагая самим класть в стоявшие на журнальном столике кофейные чашки растворимый кофе, заливать кипятком из только что вскипевшего чайника, класть сахар по вкусу или ставший в последние годы модным заменитель сахара.
Митя рассказал все, что заметил в музее.
Полковник очень внимательно и серьезно выслушал его, как ни странно, не переживая, не задавая наводящих или уточняющих вопросов. То ли он был настолько в «материале», то ли так быстро схватывал и суть дела, и его возможные последствия, что задавать вопросы ему не было нужды.
Выслушав Митю, он набрал номер на аппарате внешней связи и, судя по всему, связался с начальником охраны «Пушкинского».
Когда выставка закрывается? Та-а-к… Охрана, электроника – все как обычно. Нет, не надо усиливать режим. Ты вот что, Николай, ты напротив-ослабь его. Да, готовится акция, да, её можно было бы предотвратить… Нет, агентурные данные. Нет, не надо усиливать наряд. Какой прогноз? Жарко? Это хорошо, пусть в помещении выставки будут окна открыты, да, все беру на себя. Полная гарантия. Ситуация под контролем. Нет, дружище, нам нужно выйти на заказчика, а для этого отследить всю цепочку. А если мы их возьмем на месте преступления, ты получишь благодарность в приказе, а мальцы заглотнут информацию. Ну, конечно, когда я Музей подводил? Сейчас переброшу по факсу Антоновой «обязательство». Да, в тексте будет сказано: что-то типа, «в связи с проведением операции…» «просим оказать содействие»…,»группа силовой зашиты Отдела специальных операций Генпрокуратуры находится в оперативном взаимодействии с службой охраны музея»…Да, да и по «вертушке» ей перезвоню, так сказать, дам подтверждение голосом. Очень, очень серьезная операция. Я понимаю, что коллекция застрахована на 25 миллионов долларов, и понимаю, если что случится, – нам платить… Да…ну ладно, давай так, – посвящаем только Антонову и ещё под подписку двух научных сотрудников, лучше из пожилых, они старой гвардии, не проболтаются… Да, и ночью, лучше в ночь с сегодня на завтра, не будем рисковать, заменив в тех залах, которые тебе покажет мой сотрудник, да, ты его знаешь, Федор, – заменим графические листы ХУП века репродукциями. Да нет, я точно знаю-в музее есть классные японские же репродукции. Ну, добро, будь.