Их позвал горизонт
Шрифт:
Впрочем, Стеллер отчасти даже оправдывает Беринга, цитируя его слова: "Мы теперь воображаем, что все открыли, и строим воздушные замки; а никто не думает о том, где мы нашли этот берег? Как еще далеко нам до дому? Что еще может с нами случиться? Почем знать, не будем ли мы задержаны здесь пассатными ветрами? А берег нам незнакомый, чужой, провианта на прозимовку не хватит!"
Осторожность Беринга можно понять.
Как раз в эти дни пропали без вести пятнадцать человек со "Святого Павла", посланных Чириковым на двух шлюпках к берегу. Незнакомый, таящий неведомые опасности берег… Но Беринга пугает главным образом обратный путь, "прозимовка".
Вспомните, "нехитрое
И все-таки нельзя не согласиться, в данном случае, Беринг мог и должен был действовать более решительно, мог бы проявить большую научную и просто человеческую любознательность. Единственное извинительное обстоятельство можно усмотреть, пожалуй, только в том, что на корабле уже начиналась цинга, болен был и сам капитан-командор.
Возвращение, как свидетельствует Свен Ваксель, старший офицер "Святого Петра", было действительно не легким:
"Вместо того чтобы плыть, как мы рассчитывали, до 65°, мы вынуждены были спуститься к югу до 62°, а затем еще до 48°… Нам встретились громадные трудности, ибо как только мы намеревались направить курс для дальнейшего продолжения путешествия, в полной уверенности, что не придется опасаться каких-либо препятствий, так всякий раз вахтенный докладывал о том, что впереди по обе стороны видна земля. Приходилось каждый раз поворачивать обратно в открытое море…
Не раз мы ночью проходили мимо крупных островов, которые не удавалось видеть. Что это действительно были острова, я заключаю из того, что временами в течение 2 — 3 часов при неизменном ветре и погоде корабль плыл среди значительно меньших волн и шел совершенно спокойно, а затем вдруг снова попадал в крупную океанскую волну, так что мы едва справлялись с управлением кораблем. В особенности испугались мы однажды темной ночью, после того как в течение нескольких дней не видели земли и вдруг около полуночи попали на глубину в двадцать сажен. Мы произвели измерения по сторонам корабля, чтобы определить, как сойти с этого рифа или грунта (так как не знали, что он собой представляет), но во всех направлениях, куда мы ни шли, глубина оказывалась еще меньше. Я был в полном недоумении, что же надлежит предпринять. Бросить якорь, не зная, близко или далеко от берега мы стали, также было рискованно, тем более что поднялся сильный ветер и началось сильное волнение. Я решил тогда направиться прямо на юг; в течение долгого времени глубины оставались неизменными; наконец мы вышли на глубокую воду.
Спустя несколько дней в туманную погоду нам пришлось пройти мимо какого-то острова на глубине семи или восьми сажен. Мы с большой поспешностью бросили якорь, а когда туман рассеялся, то оказалось, что мы уже прошли мимо острова и остановились на расстоянии не более четверти мили от него. Этот остров мы назвали на нашей карте "Туманным островом"".
Кончался август. Многие стали замечать у себя признаки цинги: кровоточащие десны, опухшие ноги, общая слабость. Капитан-командор почти уже не вставал с койки.
31 августа умер первый — матрос Никита Шумагин. Группа островов, где похоронили матроса, была названа его именем. Это еще один штрих к портрету Беринга.
Столетие спустя прославленный русский мореплаватель В. М. Головнин будет восхищаться: "Беринг… открыв прекраснейшую гавань, назвал ее по имени своих судов: Петра и Павла; весьма важный мыс в Америке назвал мысом Св. Илии… купу довольно больших островов, кои ныне непременно получили бы имя какого-нибудь славного полководца или министра, назвал он Шумагина островами потому,
Во время стоянки у Шумагинских островов заметили ночью огонь на берегу, а 5 — 6 сентября к кораблю подходили небольшие байдарки, сделанные из тюленьих шкур. В каждой из них сидело по одному человеку. Взойти на борт они не решались, но всячески выказывали дружелюбие, знаками приглашая русских моряков на берег.
И Ваксель, и Стеллер, и Хитрово оставили описания первых встреченных ими американцев:
"Лица их были раскрашены в красный, а у некоторых в синий цвет; выражение лиц у них было различное, как у европейцев, и не все имели плоские лица, как у калмыков. Ростом они были довольно высоки и хорошо сложены…
Верхняя одежда, или парки, была сделана из китовых кишок, разрезанных вдоль и сшитых вместе; штаны — из тюленьих шкур, а шапки — из шкур морских львов (сивучей); шапки были обсажены кругом различными перьями, в большинстве, по-видимому, соколиными".
С огнестрельным оружием островитяне были явно незнакомы, два выстрела в воздух лишь слегка напугали их. "Я мог бы, — пишет Ваксель, — всех девять человек забрать в плен и даже об этом доложил капитан-командору Берингу, но последний письменно запретил мне это и не велел чинить над ними никаких насилий…"
"Святой Петр" по-прежнему шел вдоль гряды Алеутских островов, то приближаясь к ней, то отдаляясь. Почти все время штормило, стояла туманная и облачная погода. Неделями не было видно ни солнца, ни звезд, и уточнить местоположение судна никак не удавалось.
"Мы должны были плыть в неизведанном, никем не описанном океане, точно слепые…"
На корабле свирепствовала цинга. Один за другим умирали люди. Никита Шумагин, потом гренадер Андрей Третьяков, морской солдат Алексей Киселев, камчатский служивый Никита Харитонов, морской солдат Лука Завьялов, адмиралтейский купор Степан Болдырев…
"У меня не оставалось почти никого, кто бы мог помочь в управлении судном, — пишет Свен Ваксель. — Паруса к этому времени износились до такой степени, что я всякий раз опасался, как бы их не унесло порывом ветра. Заменить же их другими за отсутствием людей я не имел возможности. Матросов, которые должны были держать вахту у штурвала, приводили туда другие больные товарищи, из числа тех, которые были способны еще немного двигаться. Матросы усаживались на скамейку около штурвала, где им и приходилось в меру своих сил нести рулевую вахту. Сам я тоже с большим трудом передвигался по палубе, и то только держась за какие-нибудь предметы. Наш корабль плыл, как кусок мертвого дерева, почти без всякого управления, и шел по воле волн и ветра, куда им только вздумалось его погнать…"
Утром четвертого ноября увидели землю — высокие горы, покрытые снегом. "Невозможно описать, какая радость охватила нас при виде ее. Полумертвые выползали, чтобы посмотреть… Достали план Авачи и нашли, что данный берег вполне соответствует берегам Авачи. Указывались предгорья и вход в гавань".
Попытались подойти к берегу, бросили два якоря, но оба якорных каната оборвались. К счастью, корабль перебросило волнами через каменную гряду в удобную бухту. Ваксель и Стеллер отправились на шлюпке к берегу. Натуралиста удивила поразительная доверчивость животных. Стеллер высказал сомнение, что это Камчатка.