Ихор. На север

Чайников Михаил

Прошло мгновение, после того как Филип нанес удар и выпрямился перед развалившимся на две части варваром, чьи кишки вывалились на грязную землю, а кровь обратилась в лужи и смешалась с землей. Еще будучи в сознании варвар с недоумевающим взглядом поднял голову и только потом понял, что уже мертвец. Обливаясь собственной кровью, он уронил голову и испустил свой дух.

Расхрабрившиеся таким поступком соплеменники ярла, хватались за оружие и начали кидаться на плотный строй рыцарей, что окружил их. Не имея лидера и какой-либо координации, они в разнобой бросались к рыцарям по всей окружности,

когда нужно было сконцентрировать силы в одной точке.

Вооруженные одними лишь мечами да копьями и не имеющие на себе никакого обмундирования, лишь тонкая одежда, с отчаянным рвением пытались пробиться через рыцарей, облаченные в блестящие латы, вооруженные щитами и тяжелым ударным оружием. Это была бойня в одни ворота с самого начала, брызги варварской крови медленно окрашивали сталь в алые цвета. Хрустящие кости, звуки рвущейся плоти и мучительные крики наполнили воздух запахом кровавой стали и гнетущей атмосферы для северян, пока сами рыцари воплощали в жизнь свою месть. Они радовались предоставленной им возможности самостоятельно вырезать отродье порожденное чревом северного континента.

В глазах рыцарей, они герои, а перед ними, толпы монстров, заслужившие за свои деяния только смерть. А по другую сторону, люди сражались за жизнь своих детей и никакая мораль им более не требовалась.

Насколько бы злыми не были северяне, насколько бы они не были сильны или отчаянны, их потуги бессмысленны. Даже если им удастся вырваться из окружения ведроголовых, их тут же встретят Герпширцы, стоящие наготове, ясно давая понять, что ни один из северянинов не уйдет живым.

Тысячи мужчин, сражавшихся на смерть ради своих детей, начали заканчиваться. В жидкую грязь погружалось одно тело за другим, создавая ковер из трупов, с проломленными черепами и поломанными конечностями, изливающие всю свою кровь, обагряя и без того пропитанную кровью землю.

Круг смыкался, отчаянные крики женщин усиливались, сильнее сжимая детей в своих руках, что собственными глазами наблюдали за резней. На их глазах пали их отцы и братья, что в ярости пытались спасти их. Но ведроголовым были безразличны крики женщин и слезы детей, их это не смутило.

Вскоре, арава спешившихся всадников со злорадством накинулась на беззащитных женщин и детей. Мечи пронзали спины матерей, что пытались защитить свое чадо, но потом, вслед за ними, рука смерти падала и на не в чем неповинных детей, некоторые из которых даже не могли в полной мере осознать происходящее. Булавы безжалостно проламывали хрупкие детские кости и месили их плоть как мясо скота.

Громкие женские визги резали по ушам, раздражая разгоряченных резней рыцарей. Но когда стих последний голос, с ног до головы облитые кровью рыцари, наполненные блаженным чувством, ощутили упокоение своих близких погибших в Шеффалде. Их столь желанная месть свершилась. Не было даже намека на то, что рыцари чувствовали вину за убитых, скорее наоборот, они довольствовались свершенным.

Быть может их кровавая жажда утихла, никто не знал, но вскоре представилась возможность проверить.

Из горы облепленных грязью и облитых кровью трупов, наружу вырвался маленький мальчик, весь чумазый, даже чистого пятна кожи не было видно. Шокированными глазами осмотрев поле

бойни в окружении кровавых доспехов, он опустил глаза к женщине с пробитой головой. С визгом тот начал толкать ее, пытаясь таким образом разбудить ее. Видимо, она была его матерью.

Хватило одного взмаха шестопера по затылку, чтобы мальчишка замолчал и погрузился обратно в грязь.

— Сжечь, пусть от их тел не останется и следа, пусть их прах смешается с грязью!

Рыцари, свершив правосудие, отошли назад и за дело быстро взялись боевые тауматурги. Струи густого пламени охватили трупы варваров, среди которых заверещали еще несколько выживших детских голосов, в агонии дергающие руками и ногами, не в силах вырваться из под трупов своих родителей. Они умирали в осознании ужаса смерти своих родных и умирали в агонии пламени эфира.

— Вы погибли как воины, такого мое милосердие. Грязные туземцы. — Проговаривал Филип, с удовлетворенным гневом наблюдая за тем, как тела чернеют, а выжившие голоса стихают.

…

— Чего такой грустный? — Сказала Софи, садясь на одно бревно рядом с Эосом и протягивая ему большую кружку вина, которое разливают всем солдатам, в честь очередной победы централов.

Вечер быстро спустился на землю, но празднества никто не отменял. В честь победы над варварами и орками, командование закатило настоящий пир. Все привезенные с собой бочки с алкоголем, начиная от безобидного пива и эля, заканчивая дорогим вином для командиров, откупоривались и разливались всем желающим… да, обычные солдаты пили дорогущее вино, которое могли себе позволить только знатные или же феодалы.

Старые ветераны уже давно привыкли пить столь дорогой напиток, а кнехты удивлялись тому, что солдаты королевской армии вообще пили такое. Один этот факт мог натолкнуть вчерашних фермеров вступить в ряды армии под руководством коннетабля Андре.

В кружке которую держал Эос, судя по всему, находилось именно это дорогущее вино, которым они могли насладиться за свои боевые заслуги. Софи пришлось потрудиться, чтобы выбить ограниченное количество этого напитка, к которому выстраиваются огромные очереди, перетекающие в шумную толкучку.

По началу, пир хотели провести без пышных яств, но обнаружив в варварских складах ломящиеся от припасов полки, командование решило позволить своему войску наестся до отвала. Каждый кто не держал наполненную до краев кружку, по любому уплетал мясо или рыбу, вместо ненавистной армейской каши, попутно воркуя о чем-то своем между товарищами и даже коллегами из других наций. Можно было заметить картину, как рыцари трех графств и королевские солдаты в кругу пили и ели, обсуждая интересные и ведомые только им темы.

А раз уж наступила ночь, появился повод разжечь огромный костер, чьи дрова горели на том месте, где остался пепел от недавно сожженных пленников. Яркий огненный свет озарял скучную тьму и открывал возможность ориентироваться в пиру.

Отвечая на вопрос Софи, Безликий сказал.

— "С чего ты взяла, что я грущу?"

Попивая вино из кружки, она мысленно ответила ему.

— "Обычно ты такой любознательный, постоянно вертишь головой, а сейчас просто замер в одном положении, будто бы сдох уже. Я тоже немного наблюдательная."