Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1 и 2)

Белов Михаил

"Мое письмо в январе этого года вы получили, потому что по профессии врач, а с виду -человек, Стас в беседе вдруг радостно воскликнул: "Миша! Твой дух ведь ничтожен по сравнению с духом Вадима (хотя к теме разговора это не относилось). А Вадим, на мои слова: "Интересное ( странное) у тебя понятие "духа", мило, хотя и чисто по-доброму, улыбнулся: "Физическое бессознательное". Все последовавшее - лишь следствие этого".

Прошло 3 дня. Вадим не звонил. Я стал сомневаться в пра вильности своего направления на сближение отношений. Но очередная медитация напомнила мне о том, что я весной в той записке, отвечая на его выражение в мой адрес, которое я воспринял как оскорбления, я ответил оскоблениями.

–

Я же причинил ему сглаз, - с ужасом думал я, представляя 3 полевые спирали у него на теле, которые мешают его телу дышать. Но и его молчание останавливало меня быть черезчур с ним раскаявшимся.

Я написал еще одну записку с извинением за те слова, решив про себя больше не иметь с ним и с его семьей никаких дел, если от него и от них не будет никакой реакции.

После отнесения этой записки я стал утопать в энергии, иду щей из их дома. Но я старательно очищал сознание от всякой привязанности, думая это делать до тех пор, пока Вадим не выполнит свой долг передо мной - со своей стороны не извинится за обиды, причиненные мне. Мне было нужно не столько извинение, сколько гарантия, что он перестанет демонстрировать свою духовную свободу на моей душе. Но и извинение было бы не лишним.

Несколько дней прошли в ожидании звонка Вадима. Он не звонил. У меня с одной стороны начало лопаться терпение. С другой стоял принцип. Но с третьей... Все мое правое полушарие было залито голубым светом, сопутствующим обычно моему душевному комфорту. И чувства в нем присутствовали самые нежные. "Может быть, у него не хватает времени для звонка", - думал я. То, что он в городе, я не сомневался. Но в его молчании я видел прежнее равнодушие. И тем не менее каждый день ждал звонка. Надо ведь мне было знать как к нему относиться.

"Может, мне не надо его ждать, - думал я, - а просто пойти и восстановить отношения. Он ведь даже просто не умеет делать шаги навстречу первым". И я рискнул. Планы мести через написание всех его художеств в книгу отошли на второй план.

К этому шагу вело меня и другое. Мои тренировки перестали приносить мне прежнее удовлетворение. Когда нет постоянной ста бильности в душе о каком духовном росте или росте способностей может идти речь. Тем более, когда не знаешь для чего их разви вать: желание мести удовлетворялось написанием книги. А написать желаемое я мог и так в любое время.

И мое общее душевное состояние застыло и незначительно ко лебалось в плоскости одного прозрачного фона. Нечто подсказывало, что мне надо выходить в люди. Жизнь без людей стала безликой. От этого терял свою индивидуальность и я. Достичь Аболюта я мог и после. А также просто представить его по описанию Шри Ауробиндо. На том безликом фоне, каким стало становиться мое сознание, мне это было все равно.

– Даже дышать стало легче.

Я про себя усмехнулся. Павитрин, сам того не не подозревая, выкладывал мне все. Только я ли был тому виной, что ему плохо дышалось?

В то утро я проснулся от толчка в 5 часов утра. Я уже знал причины этого. Если я не просыпался в 5 утра, когда на Сахалине 7 и мою племянницу надо собирать в школу, я просыпался обычно часов в 8, когда вставала матушка и немного отходила ото сна. Заснуть после этого не было никакой возможности.

Вечером мое сознание было чисто, и я думал, что скоро полное освобождение души. Однако, поговорив с матушкой, я вдруг начал сходить с ума. И сказал вроде немного и ничего особенного, правда, о необходимости культуры матушкиного мышления, так как возник небольшой конфликт. Когда я начал разбираться в чем дело, я понял. Я уже вышел сознанием из тела в астрал. Только не в макушку, как Шри Ауробиндо в Бароде, а в затылок, где полевая пленка была разрушена. Макушка же с корой больших полушарий была по прежнему затянута пленкой, создавая душе ощущение склепа. Разрушив пленку

биополя со всех сторон головы, кроме верха, я уже начал пробуждающимися чувствами познавать информацию ноосферы, но был от нее не защищен своей собственной верой в свою нормальность. К тому же после любого общения с кем бы то ни было из старых знакомых мне нужно было минут 10 дожидаться прекращения колебательных движений сознания, что нарушало душевный покой, как собой, так и чувством схождения с ума, порождаемым новым импульсом психической энергии своего бывшего собеседника, так и касанием филиалов своих близких, в которых более или менее было то же.

Сейчас я лежал, осознавая, в какую каверзу я чуть было не попал. Смерти я, правда, не боялся и сейчас, и даже полного схождения с ума, но боялся попасть в какое-нибудь состояние сознания, при котором бы полусойдя с ума, находился бы в состоянии самопроизвольного причинения себе боли при не отк люченном от нее сознании.

Мысль уходила все дальше и дальше в себя. Тут я обратил внимание на то, чем занимается мое подсознание. Уже три месяца со дня зарождения во мне книги, я облекал каждый свой маломальски интересный мне шаг или открытие в конечную форму изложе ния на бумаге. Это было и смыслом жизни и спасением от той духовной пустоты, которую окружающие мне никак не могли заполнить: ничьи знания мне практически не были нужны, а душевность в общении часто обрывалась или непониманием мотивов моих побуждений - говоримого мной, или моей, иногда проявлявшейся моей неуверенностью в себе в простом общении.

Сочетания фраз в глубине левого полушария сливались, рождая образ, подсознательно оценивамый сознанием. Правое полушарие теперь иногда включалось в мышление. И все чаще и чаще. Я начал успокаивать подсознание левого полушария. Но едва я тронул вниманием пленку, на которой рисовались образы, как она стала распадаться. Ее части, похожие на живую массу, шевельнувшись, пытались было придвинуться к центру, чтобы соединить несомые ими части образа в целую картину. Но, едва шевельнувшись, они опадали. Я не прилагал усилий им помочь. Мне оставалось лишь лежать и смотреть на этот процесс затухания мысли.

И тут я вспомнил Шри Раджниша. Ему был задан вопрос: "Происходит ли выход за пределы с раскрытием сахасрары (седьмой чакры, находящейся на макушке организма, что означает ее полное энергетическое раскрытие)?"

"Нет, выход за пределы это больше, чем раскрытие сахасрары. Понятие просветления имеет двойной смысл. Вопервых, это постижение умирающим умом (прекращающимся умом, умом, идущим к смерти, умом, дошедшим до предела, до последней своей возможности) просветления. Появляется граница, и ум не идет дальше этого. Ум знает, что он кончается, и он знает, что с этим концом приходит конец страданию. Этот ум знает также конец раздельности, конец существовавшего до сих пор конфликта. Все это кончается, и ум постигает это, как просветление. Так что это - просветление, постигаемое умом. Когда ум исчез, наступает настоящее просветление. Вы переступили пределы, но вы не можете ничего говорить об этом, вы не можете ничего об этом сказать. Вот почему Лао-цзы говорит: "То, что может быть сказано, не может быть истинным". Истина не может быть высказана. Можно только сказать это, и только это будет истинным. Говорящий не знает, знающий не говорит.

И это последнее утверждение ума. Последнее утверждение имеет смысл, глубокий смысл, но оно еще не трансцендентно. Этот смысл есть все еще ограничение ума. Он все еще умственный, он все еще понимает умом. Это подобно пламени, пламени лампы, готовому погаснуть. Темнота опускается, темнота наступает, она окружает пламя. А пламя умирает, оно подошло к концу своего существования. Оно говорит: "Теперь - темнота", и уходит из бытия. Теперь темнота стала полной и совершенной. Но последнее утверждение