Иисус на Марсе

Фармер Филип Хосе

— Шолом, друзья. Я пришел сюда помочь вам готовить передачу. Это может очень ускорить дело.

Орм постарался собрать всю свою смелость и самообладание. Почему это он должен ощущать себя мерзким мальчишкой, которого сильный и строгий родитель застал за чем-то очень плохим? Он — взрослый человек, и не самый, черт побери, последний, и смешно было бы дать этому существу себя подавить. Иисус ему не угрожал. Он выглядел очень дружелюбным, готовый отнестись к другим почти как к равным. Так почему не держать себя с ним свободно?

Это

было легче сказать, чем сделать. И все же Орм заставил себя шагнуть к Иисусу, протянув руку, и изобразить вялую улыбку.

— Шолом, Рабби.

Иисус посмотрел на протянутую руку, а потом вопросительно — на Хфатона.

— Рабби, — сказал крешиец, — на Земле есть обычай пожимать руки в знак приветствия. — Повернувшись к Орму, он добавил: — Здесь обычай — целовать руку Мессии.

Орму стало чуть легче. Мессия не был всезнающим.

— Они наши гости, — сказал Иисус. — Безвредные обычаи можно уважить.

Иисус протянул руку. Орм принял ее и ощутил крепкое пожатие и легкое покалывание. Впечатление было такое, что этот человек мог раздавить его руку в кашу, если бы захотел. А может быть, Орм слишком дал волю воображению?

Иисус обменялся рукопожатиями с остальными. Мадлен пришлось собрать всю силу своего духа, но она энергично пожала протянутую руку и заглянула прямо в большие, темные, оленьи глаза.

«Молодец баба! — подумал Орм. — Не слабее каждого из нас».

Тем не менее Мадлен побледнела, как и Бронски с Ширази.

— С вашего разрешения, — сказал Иисус тоном, подразумевающим безоговорочное согласие, — я собираюсь сделать нечто, что делаю редко. Людям нравится, когда я делаю такие вещи, хотя я им говорил, что это слишком похоже на дешевые трюки фокусников. И я им говорил, что они и сами на такое способны, если будут верить в свои возможности. Из того, что сообщили мне Хфатон и его коллеги об этой книге, которую вы зовете Новый Завет, я понял, что обо мне говорят, будто я в свое пребывание на Земле творил так называемые чудеса. Я этого не делал — хотя мог, но тогда я этого не знал.

Даже Сын Человеческий несовершенен, как я когда-то сказал в Палестине. Лишь Божественное Присутствие совершенно, и лишь Он есть добро. Но я — Его приемный сын, и потому могу делать то, чего не могут другие смертные. По крайней мере пока не могут.

Иисус подошел к столу и налил вино в пять бокалов.

— Сначала выпьем. Подойдите ко мне, друзья мои.

Орм принял из его рук бокал. Мелькнула мысль о родителях, которые твердо отказывались от любого алкогольного напитка, хотя и верили, что Иисус превратил воду в вино на свадьбе в Кане. Если бы они увидели Иисуса сейчас, их бы удар хватил.

Земляне выпили вино и вслед за Иисусом прошли через бесчисленные комнаты в огромную аудиторию. Там их ждали телевизионщики, университетские преподаватели и довольно много чиновников из правительства. Были также и самые любимые студенты, и — несомненно — родственники

высших чиновников. Здесь, как и на Земле, непотизм не был неизвестным понятием. Здесь он проявлялся лишь в более строгих рамках.

Иисус подошел побеседовать к телережиссерам и продюсерам, каждый из которых сначала поцеловал ему руку. Это Орму понравилось. Так скромно и уважительно. Не то что земные телевизионщики, от общения с которыми у Орма осталось противное чувство — так они были начальственны и самоуверенны. И при этом спокойно целовали задницы у высшего начальства и политиков.

Несколько минут Орм осматривался. Его очень заинтересовала телекамера размером с пачку сигарет — оператор держал ее в руке, глядя в телескопическую систему, установленную на ее верхнем торце. У некоторых камеры были вмонтированы в наголовный обруч и закреплены возле глаза. Эти смотрели сквозь отверстие в камере и могли переключаться с крупного плана на общий и обратно с помощью маленького колесика. Ни проводов, ни кабелей не было.

В конце большой комнаты сидели команды, принимающие сигнал с камер. Они тут же редактировали изображения, монтировали, накладывали их друг на друга и вообще делали много странных вещей, столь интригующих для профанов.

Неподалеку стояло возвышение, где сидел оркестр. Взглянув туда, Орм вдруг с изумлением заметил Гультхило. Она разминалась, бегая пальцами по клапанам флейты.

Он тут же подошел ближе:

— Гультхило!

Она глянула вниз и улыбнулась:

— Ричард Орм! Как здоровье?

Марсиане традиционно задавали этот вопрос, хотя уже две тысячи лет здесь не бывало больных.

— Спасибо, хорошо. Только я немного не в своей тарелке. Он… — Орм сделал жест рукой в сторону Мессии, — к нему нелегко привыкнуть.

Гультхило взглянула на Иисуса с обожанием:

— К нему никогда нельзя привыкнуть!

Потом она перевела взгляд на Орма и улыбнулась вновь. Орм почувствовал, что тает — так она была красива.

— Ты вспоминал тот вечер?

— Я все время об этом думаю.

Это была неправда, но он действительно много думал о ней.

— И каков результат?

— Частые эрекции, — ответил он, гадая, позволяет ли моральный кодекс этих людей такую откровенность.

Улыбка исчезла, но быстро вернулась.

— И это все?

— Совсем не все. Послушай, Гультхило, я думаю, что я в тебя влюблен. Но разве я знаю тебя по-настоящему? Мы ведь принадлежим к таким разным культурам. Сможем ли мы притереться? Понимаешь, между двумя женатыми людьми всегда бывают конфликты, даже если они из одной культуры. Из-за индивидуальных различий, из-за различий пола. Но в этой ситуации… дело ведь не в том, что ты еврейка. Ты марсианская еврейка, и различие в первом слове! Если бы не это… тогда…

— Но ведь ты тоже станешь евреем, — сказала она. — Иначе мы не сможем пожениться, да я за тебя и не пойду в противном случае.