Иисус. Дорога в Кану

Райс Энн

— Хуже того, поползли сплетни, — добавила тетя Есфирь.

— Какие еще сплетни? — спросил Иаков. — О чем ты говоришь?

Тетки рассердились на Иакова, однако моя мать вовсе не удивилась.

— Если бы можно было не ходить на рынок, ноги бы моей там не было, — сказала тетя Есфирь.

Мара, жена Иакова, согласно кивнула: она тоже не стала бы туда ходить, если б могла.

— Что же там говорят? — устало спросил рабби. — Что болтают?

— Сплошные

домыслы, — сказала тетя Есфирь, — а чего еще ты ждал? Говорят, что она бездельница, что она пела и танцевала для детей, чтобы не работать. Что она привлекала к себе внимание. Красавица Авигея, с ее чудесным голосом! Что она держалась особняком. Что она сняла покрывало, чтобы показать свои волосы. И все в таком духе. Я ничего не забыла? Все это — до последнего слова, до самого последнего слова — неправда! Мы были там и все видели. Она юная, она самая красивая — разве в этом есть ее вина?

Я подошел к скамье и сел рядом с Иосифом. Уперся локтями в колени. Я подозревал, что так говорят, но мне невыносимо было это слышать. Хотелось зажать уши руками.

Негромко заговорила моя мать.

— Шемайя позорит себя своим поведением, — сказала она. — Рабби, прошу тебя, сходи к нему вместе с Брурией, поговорите с ним, пусть к девочке пускают кого-нибудь, пусть она ходит к нам, как прежде.

— К вам? — переспросил рабби. — Думаешь, он позволит ей ходить к вам?

Все в молчании воззрились на него. Я выпрямился и тоже посмотрел на рабби.

Он был печален, как раньше, в его глазах застыло отстраненное выражение, словно он был погружен в свои мысли.

— А почему ей нельзя ходить к нам? — спросила тетя Есфирь.

— Иешуа, — сказал рабби.

Он поднял голову и взглянул на меня, но глаза у него были добрые.

— Что ты сделал у ручья? Что именно ты сделал?

— Как? Почему ты спрашиваешь его? — сказал Иаков. — Он ничего не делал. Он бросился ей на помощь, как и должен поступать брат!

Его прервала тетя Есфирь.

— Она лежала на голой земле, куда бросил ее тот головорез. У нее текла кровь. Она была в ужасе. Иешуа подошел к ней, чтобы помочь подняться. Он дал ей свою накидку.

— А, — произнес рабби.

— Кто-то утверждает иное? — спросил Иаков.

— Кто такое говорит? — возмутилась тетя Есфирь.

— У тебя есть какие-то сомнения? — переспросила Брурия. — Святой Иаким, уж не думаешь ли ты, в самом деле…

— Нет, — сказал рабби. — У меня нет сомнений. Значит, ты помог ей подняться и дал ей свою накидку.

— Да, — ответил я.

— И что же? — спросила Брурия.

— Давайте разберемся во всем по порядку, —

сказал рабби. — Какой смысл фарисею говорить с тем, кто решил, что ему не нужны фарисеи, не нужны ессеи, не нужен никто и ничто, кроме старых землевладельцев, как он сам, которые зарывают свое золото в землю? Какой смысл мне идти к его двери?

— И что же теперь? Бедное дитя будет замуровано живьем в четырех стенах, с этим злым стариком, который не в состоянии связать и двух слов, если только не вывести его из себя? — спросила Брурия.

— Ждать — вот что нужно делать, — ответил рабби. — Ждать.

— Девочка должна появляться на людях, — заявила Брурия. — За ней нужен уход, она должна выходить из дома, навещать родственников, разговаривать своим нежным голосом с близкими, снова ходить к ручью в сопровождении родных, она должна приходить и уходить! Как это можно, чтобы она сидела взаперти и никто ее не видел!

— Я все понимаю, Брурия, — угрюмо сказал рабби. — И знаю, что вы ее родственники.

— Сколько еще свидетелей нужно? — спросил Клеопа. — Девочка ничего не сделала. С ней ничего не случилось, за исключением того, что кто-то пытался причинить ей вред, но этот кто-то был остановлен.

— Все свидетели — женщины и дети, — возразил рабби.

— Нет, не все! — возмутился Иаков. — Мы с братом видели все это. Мой брат…

Он умолк, глядя на меня.

Я смотрел ему в глаза. Мне не было нужды говорить что-либо. Он все понял.

— Нет, скажи, что собирался, — настаивала Брурия, переводя взгляд с меня на Иакова и на рабби. — Скажи это вслух.

— Иешуа, — сказал рабби, — если бы только ты не подошел к девушке и не обнял ее…

— Господи помилуй, рабби! — воскликнул Иаков. — Он сделал то, что было естественно. Он проявил сострадание.

Моя мать покачала головой.

— Мы же одна семья, — прошептала она.

— Я знаю это. Но этот человек, Шемайя, не принадлежит к вашей семье, его жена — да, и Авигея тоже. Но он — нет. И этот человек не будет рассуждать.

— Я ничего не понимаю, честное слово, не понимаю, — сказал Иаков. — Прояви терпение. Ты хочешь сказать, этот человек думает, что мой брат обесчестил Авигею?

— Нет, только он вел себя с ней вольно…

— Вел себя вольно?! — воскликнул Иаков.

— Это не я придумал, — сказал рабби. — Я только объясняю, почему этот человек не позволяет вам войти, и поскольку вы родственники, ее единственные родственники в Назарете, я говорю вам: ждите, потому что ждать, пока он передумает, — это единственное, что вам остается.