Икона и крест
Шрифт:
Воображение уже рисовало жесткую пеньку вокруг шеи. Матросы тянут за веревку, я чувствую страшное сужение в глотке, мои ступни отрываются от палубы, я раскачиваюсь из стороны в сторону и вижу море лиц в красном мареве – они наблюдают мою пляску…
Турок хлопал меня по плечу. Уже наступил вечер.
Стол накрыли, слышалась невнятная музыка.
– Мистер Хэрриот требует, чтобы ты сию же минуту был у него.
Я постучал в дверь и, после того как мистер Хэрриот отозвался, вошел. Хозяин каюты сидел
– Огилви…
– Да, сэр?
– Ты очень подвел своего господина.
– Сэр…
Я чувствовал, как на моей шее стягивается петля.
Мне казалось, что я сейчас упаду в обморок.
Он обернулся.
– Как чувствуешь себя, парень? Какой-то ты бледный…
– У меня все хорошо, сэр. Немного мутит от качки.
– А я всеми забыт. Принеси мне вина.
Я постарался не выказать облегчения, которое охватило меня всего. Взяв в трюме бутыль красного вина, я вернулся. Он сделал вид, будто не замечает, как у меня дрожат ноги и руки. Мне опять пришлось сосредоточиться – на этот раз, чтобы не пролить вино.
Вечер одарил нас огромным кроваво-красным овалом солнца. Оно касалось горизонта. Небо быстро синело.
Надежда, отчаянная надежда потихоньку отогревала мое нутро. Пока ноги мистера Хэрриота надежно спрятаны под столом, а я, унося и принося, хожу между большой каютой и камбузом, можно рассчитывать на удачу. Я проскользну в его каюту, положу все как было и верну на место ключ.
На ужин подавали вяленую говядину, свежеиспеченный хлеб, масло, мед, чернослив и большое количество эля и вина. Турок и я бегали без остановки. Когда пришло время первой перемены блюд, мы начали относить тяжелые золотые тарелки обратно в камбуз. Когда мы шли по проходу, я отдал свою стопку Турку.
– Куда это ты собрался?
Дверь большой каюты раскачивалась вместе с кораблем. Я поднес палец к губам и открыл дверь в каюту мистера Хэрриота. Глаза у Турка округлились.
– Дурень! – прошипел он. – На рею захотел?!
Я затряс головой и быстро закрыл за собой дверь. Потом прошел к сундуку и вытащил его из-под кровати. Поначалу было слишком темно, и я ровным счетом ничего не видел. Но свет из большой каюты пробивался из-под двери, и медленно – как же медленно! – мои глаза привыкали к темноте.
Я разложил книги в том порядке, в каком они лежали с самого начала, повернул ключ в замке, прыгнул к письменном столу, сунул ключ в ящик, подбежал к двери и в ужасе остановился.
С той стороны раздавались голоса, один из которых принадлежал Мармадьюку. Я расслышал, как он сказал:
– Зайдите и убедитесь сами.
Дверная ручка начала поворачиваться».
ГЛАВА 14
«Я прощался с жизнью. Что мне было делать?
Я съежился за сундуком, закрывавшим меня от глаз неожиданных посетителей. Ног было четыре пары, одна из них принадлежала Мантео.
– Не тяните, Сент-Клер! – сказал кто-то тихо, но настойчиво;
– Вы пожелали увидеть это собственными глазами.
Мармадьюк Сент-Клер… Не тот беспечный Мармадьюк, которого я знал прежде, исполненный веселья и добродушия, – нет, это был голос человека, уверенно идущего к своей цели.
– Хватит пререкаться, дурачье!
А это кто? Голос хриплый и напряженный… Возможно, Рауз, член парламента.
– Покажите нам карту и реликвию!
К моему ужасу, один из них нагнулся и потащил на себя сундук. Я прижался к переборке. Сундук выволокли на середину каюты. Чтобы увидеть меня, им достаточно было нагнуть голову. Вместо этого они взяли из ящика ключ, затем послышался отчетливый щелчок, и потайное дно открылось.
Они молчали так долго, что я подумал, что обнаружен, но тут зашуршала бумага. Они раскладывали карту на столе у мистера Хэрриота.
– Вот эта линия? – спросил Рауз.
– Да. Семьдесят семь градусов западной долготы, – ответил Кендалл.
– Longitudem dei, – произнес Сент-Клер.
– Действительно, божественная долгота…
В голосе Рауза слышалось нетерпение, граничившее со страхом:
– Но тут нужно углубиться на пять лиг! Попробуй доберись, судя по этой карте.
– Ричард не такой дурак! И у него есть Лейн. Он свою задачу выполнит.
Это был Сент-Клер. Видимо, страх заразил и его.
– А реликвия?
Опять Кендалл. В его голосе слышалось напряжение, страх и – алчность.
Все пошли к койке Мармадьюка. Я не понимал, что происходит. Как мне ни было страшно, я все же высунул голову. К моему изумлению, Мармадьюк отодвинул в сторону задвижку в перегородке над своей койкой.
А потом что-то бережно оттуда вынул. Что-то плоское, тяжелое и завернутое в черную ткань. Они повернулись, и я забился обратно, так ничего и не увидев. Ткань развернули. Раздался чей-то судорожный вздох, и кто-то – наверное, Кендалл – начал молиться на латыни.
– Это она? – хрипло спросил Рауз.
– Она, – ответил Сент-Клер. – Ее поцеловала королева.
Опять молчание.
– Во имя Господа нашего, джентльмены… Мы должны победить!
– Ваша правда, Кендалл, – ответил Рауз. – Но если войдет Хэрриот, для нас все будет кончено прямо здесь.
– Так уберемся отсюда поскорее!
Кендалла явно мучило беспокойство.
Они водворили на место задвижку, вернули карту в сундук, закрыли потайной ящик, и Мантео, опустившись на колени, задвинул сундук обратно под койку, прижав меня к стене. Он надавил сильнее, а потом заглянул под койку и уставился прямо на меня. Туземец не выказал ни малейшего удивления. Его выражение ничуть не изменилось. Я уже собрался выбежать наверх и прыгнуть в океан, чтобы избежать конца, уготованного мне Сатаной, но тут Мантео так же молча встал, и они вышли, оставив меня дрожать в темноте. Я изо всех сил старался не заплакать».