Икона и топор
Шрифт:
Последним побочным следствием контактов русских с их более отдаленными «германскими» союзниками стал, наконец, поворот России в сторону моря. Восточная Балтика (и, по существу, некоторые северные реки и озера) сделалась предметом распрей, в которых шведы имели унизительное для не имевшего выходов к морю Московского государства преимущество; а распространение российского владычества на юг, вниз по Волге и Дону, привело к столкновению с персидскими и турецкими морскими силами в районах, где эти реки впадали соответственно в Каспийское и Черное моря. Таким образом этот период, длившийся с конца XVI до конца XVII в. и вобравший в себя покорение Сибири и продвижение России к Тихому океану, отмечен рядом попыток основать российский флот. Помощь русским в этом деле оказывали датчане (стремившиеся укрепить Россию в противовес Швеции) и даже в большей степени англичане и голландцы (желавшие защитить свои торговые пути, бравшие начало соответственно в их портах Архангельске и Холмогорах на Белом море и проходившие по российским рекам в страны Востока). Первым, кто подумал о морском флоте, был Иван IV; Борис Годунов был первым, кто приобрел корабли для плавания под российским флагом;
Михаил Романов первым основал речной флот, а Алексей первым построил военный корабль, способный плавать в океанических водах [391] .
Важной особенностью этой российской ориентации на североевропейские протестантские государства была ее исключительно военная и административная направленность. Московское
391
141. См. ценный труд: Е.Квашнин-Самарин. Морская идея в русской земле, история допетровской Руси с военно-морской точки зрения. — СПб., 1912. Автор в полном объеме рассматривает большей частью забытые интересы допетровской России; а о роли в этом деле Голландии (и в меньшей степени — Англии и Дании) см. особ. Резюме, 147. Другие подробности попыток при Михаиле см. в статье: В.Дружинин //ЖМНП, 1917, фев., особ. 234–239; при Алексее — Н.Попов // Русская беседа, 1858, IV, 2–5.
392
142. См.: Stang // SUN, 1952, 84.
Длительное военное противостояние, окончившееся поражением Польши в войне 1654–1667 гг. и победой над Швецией полвека спустя, в культурном отношении изменило русских победителей гораздо больше, чем побежденных. Польша и Швеция были привязаны к формам и идеалам минувшего века, тогда как Россия подверглась серьезной трансформации, нацеленной в будущее. То, что было монолитной монастырской цивилизацией, сделалось многонациональным светским государством. При Алексее Михайловиче и его сыне Петре Великом Россия даже в условиях отрицания католической веры успешно восприняла эстетическую и философскую культуру Польши, а также управленческую и технологическую культуру Швеции и Голландии, отказавшись как от лютеранской, так и от кальвинистской формы протестантства.
Символом польского влияния было включение в 1667 г. в состав расширяющегося Московского государства давно утраченной «матери городов русских», культурно развитого и частично латинизированного Киева. Обретение Киева (наряду со Смоленском, Черниговом и другими городами) распалило воображение, но нарушило спокойствие Московского государства, знаменуя и возврат к полузабытому единству домонгольских времен, и освоение культуры и просвещения гораздо более высокого уровня.
Символом шведского влияния стал последний из трех великих центров русской культуры — Санкт-Петербург, «окно», которое Петр прорубил в Северную Европу в начале ХIIІ в. и сделал новой столицей России. Построенный с безжалостной симметрией на месте старой шведской крепости и названный голландским именем, Петербург воплощал собой наступление в Московском государстве времен холодных балтийских методов эффективного управления и военной дисциплины, которые преобладали в германском протестантизме. За обретением двух этих важнейших городов последовало значительное расширение территории за счет Польши и Швеции на протяжении полутора столетий: поглощение Восточной Польши и большей части Украины в конце XVIII в., а Финляндии и балтийских провинций — в начале XIX. Но решающий перелом в психологии связан с возвращением Киева и строительством Санкт-Петербурга.
Объединение этих двух проникнутых западным духом городов в одно политическое целое с Москвой дестабилизировало культуру. Борьба за Восточную Европу вызвала глубокие общественные изменения и одновременно вовлекла широкие слои населения в идеологические и духовные споры. Когда в XVII столетии ручеек западного влияния превратился в мощный поток, русские, казалось, заметались в растущем отчаянии. В самом деле, XVII в. полностью, а также начало XVIII можно рассматривать как продолжение «Смутного времени»: период нескончаемого насилия, растущих заимствований у Запада параллельно с активнейшим его неприятием. На конечной стадии противостояния Московского государства и Запада глубокий раскол вышел наконец на поверхность.
III
ВЕК РАСКОЛА
ГЛУБОЧАЙШИЙ КОНФЛИКТ ХІІ и начала XVIII вв. между практической необходимостью овладеть умениями и «хитростями» иноземцев и эмоциональной потребностью хранить верность благочестию, религиозным традициям Древней Московии.
Ведущая ролъ религии в национальном возрождении, последовавшем за политическими унижениями «Смутного времени» при продолжавшейся экономической и политической зависимости от Запада. Рост престижа и богатства монастырей, приведший к расколу между двумя реформирующими направлениями внутри Церкви в годы правления царя Алексея (1645–1676). Усилия «черного» монастырского духовенства, дававшего обет безбрачия, по поддержанию центральной роли религии в русской культуре с помощью расширения власти московского патриарха (высший духовный сан, введенный в 1589 г.), облеченного особыми прерогативами при патриархе Филарете (1619–1633), отце царя Михаила, и претендовавшего на теократию при патриархе Никоне (1652–1658 гг.; официально низложен в 1667 г.). Параллельная борьба «белого», обязанного жениться приходского духовенства за поддержание центральной роли традиционной религии с помощью проповедей перед простым народом, призывов к чистоте нравов и фундаменталистской приверженности принятым формам богослужения. Взаимное уничтожение теократов, возглавляемых Никоном, и фундаменталистов, возглавляемых протопопом Аввакумом (1621–1682); осуждение обоих собором 1667 г.; черты сходства с более ранним конфликтом между католицизмом и протестантством на Западе, который также привел к полному ослаблению обоих религиозных направлений и торжеству нового светского государства.
Появление в последние годы царствования Алексея театра, живописи, музыки и философии западного типа. Попытки найти религиозные ответы на Западе, особенно во время регентства Софьи (1682–1689), начало сектантства хлыстовского толка. Консолидация светского государства в западном духе при Петре Великом (1682–1725), особенно после его первого посещения Западной Европы в 1697–1698 гг. Основание в 1703 г. Санкт-Петербурга — голландского типа военно-морского оплота на Балтийском море, который надолго стал символом геометрического единообразия, равнения на Запад и скрытых за этим фасадом жестокости и выморочности правления династии Романовых. Основание Академии наук в 1726 г. и открытие человеческого тела на портретах и в балете. Различные попытки в VIII в. защитить и вновь утвердить былой москвитянский порядок наперекор общей тенденции — централизованному и светскому правлению аристократии; общинность старообрядцев, многочисленные возглавляемые казаками крестьянские восстания и возрождение «старцами» монастырского влияния на исходе XVIII в.
Ценой русского приобщения к Европе стало участие в почти непрерывных войнах, из которых возник новый монархический абсолютизм конца XVII — начала XVIII вв. Русское приобщение было частью более глубоких взаимосвязей, возникавших между Восточной Европой и Западной.
393
1. Письмо Оксенштерны от I апреля 1628 г. приводится в: Вайнштейн. Россия, ПО. Упоминание о войне в единственном числе характерно для шведской дипломатии. Руссель несколько лет спустя в письме к царю упоминает «великое междоусобие, которое Всевышний Бог рассеял во всех углах христианской земли» (цит. В. Поршневым — СкС, I, 1956, 65 и примем. 144). В Германии эту войну тоже рассматривали как единую непрерывную бойню, хотя название «Тридцатилетняя война» представляет собой искусственный германоцентристский термин (см.: F. Carsten. A Note on the Term «Thirty Years War»// History, 1958, Oct., особ. 190–191).
Во многих лучших общих историях Европы XVII столетия Северная и Восточная Европа практически, или даже вовсе, не упоминаются (см., например: G. Clark. The Seventeenth Century.
– Oxford, 1947, 2d ed.; C.V. Wedgwood. The Thirty Years' War.
– London, 1957, p; C. Friedrich. The Age of the Baroque, 1610 to 1660.
– N.Y., 1952, p; и даже заведомо сравнительный труд — R. Merriman. Six Contemporaneous Revolutions. — Glasgow, 1937). Более или менее подробно эта часть Европы рассматривается в книгах: D. Ogg. Europe in the Seventeenth Century. — London, 1925; W. Rcddaway. A History of Europe from 1610 to 1715. — London, 1948; и, особ.: W.PIatzhoff. Geschichte des europaischen Staatensystems, 1559–1660. — Miinchen — Berlin, 1928. См. дискуссию об «общем кризисе семнадцатого столетия», который «достиг наиболее острой стадии между 1640 и 1670 годами»: Е. Hobsbawm. The General Crisis of the European Economy in the 17th Century// PP, 1954, May, 38; также вторую часть этой важной и богато документированной статьи — РР, 1954, Nov., 44–65; статью чешского историка: J. Роііsensky. The Thirty Years War// PP, 1954, Nov., 31–43; и еще документированные монографии Вайнштейна, Поршнева и других исследователей в СССР, позволяющие составить значительно более богатую картину взаимосвязей, чем пока можно найти в общих историях любой европейской страны.
Всеобщая война — очень неплохое определение для схватки, которая довольно быстро сменила сверхнебесные идеалы пещерным поведением и прокатывалась взад и вперед по континенту, подчиняясь своим особым ритмам и логике. Католическо-протестантская война между шведами и поляками в начале века угасла как раз тогда, когда конфликт в 1618 г. распространился дальше на Запад через имперскую Богемию. Затем, в том самом 1648 году, когда в Западной Европе завершилась очень запутанная и крайне свирепая Тридцатилетняя война, на Востоке вновь вспыхнули военные действия, сопровождавшиеся самой большой единовременной резней евреев, какую мир знал до Гитлера [394] . Следующие семьдесят пять лет Восточная Европа почти все время представляла собой поле сражения. Ветераны Тридцатилетней войны и Гражданской войны в Англии нанимались на службу к тому, кто платил больше, и приносили с собой бедствия, болезни, штыки и безнадежное признание, будто «самое состояние рода людского есть не что иное, как status belli» [395] . Мало-помалу, хотя отнюдь не сокрушающе, Россия выходит победительницей из сражений, пронизанных страстным стремлением к тотальной победе (и нежеланием соглашаться на что-либо прочнее временного перемирия), которое прежде характеризовало только пограничные войны мусульман и христиан [396] . В войнах 1650 — 1660-х гг. вероисповедания уже ни малейшей роли не играли: русские дрались с русскими и использовали шотландских католиков-роялистов, чтобы нанести поражение католическому королю Польши. Тогда же католическая Франция воевала с католической Испанией; лютеранская Дания — с лютеранской Швецией; протестантская Голландия — с протестантской Англией. Когда наступило полное истощение, а военные действия перекинулись в такую даль, как Нью-Йорк, Бразилия и Индонезия, стабилизирующие силы начали восстанавливать порядок в континентальной Европе. К концу Войны за Испанское наследство в 1713 г. и Северной войны в 1721 г. в Европе воцарился относительный покой. Турки были укрощены, а между монархами установился мир — все они стремились удержать монополию на власть внутри своей страны и равновесие за ее пределами.
394
2. Количество жертв во всех подсчетах того времени заметно разнится, но в бойне, устроенной Хмельницким, погибло, видимо, около 200 тысяч человек, то есть более трети еврейского населения Восточной Европы. См. различные оценки в: N. Hanover. The Abyss of Despair (от 'Yeven Metzulah' — букв, «глубокая трясина»), 122, примеч. 1; а также: Dubnov. History, I, 66, 153–158; Н. Graetz. History of the Jews. — Philadelphia, 1895, V, 15; «Melanges Dercnbourg», 76.
395
3. Так приведено на странице перед предисловием в кн.: R. Merriman. Revolutions. Состояние войны. Перефразированное латинское выражение «casus belli» (повод к войне).
396
4. Для общего представления о вкладе шведов в современные методы ведения войны и в государственность см.: М. Roberts. Revolution; О. Ribbing. Nordic Characteristics of War// Revue Internationale d'histoire militaire, 1955, no. 15, 231–232.
Об этом новшестве в европейских методах войны см. работу Г.Целлера (G. Zeller) в серии: Р. Renouvin (ed.). Histoire des relations internationales, 1955, II, 207–208. Превосходный, охватывающий весь континент анализ решающе важной и часто попросту не рассматриваемой Первой Северной войны как своего рода распространения вширь и усиления свирепых стадий Тридцатилетней войны можно найти в работе: Е. Haumant. La Guerre du Nord ct la Paix d'Oliva, 1893. Об ужасах этой войны для России см.: Бобровский. Переход, 113–124.
Заключительный иронический штрих: шведы, которые вначале втянули русских во «всеобщую войну», были наголову разбиты теми же самыми русскими в последней великой битве этой войны под Полтавой в 1709 г. Эта попытка Карла XII нанести поражение далеко превосходящим силам русских на далекой Украине, сговориться с еще более далекими казаками и турками, как-то странно гармонирует с героической нереальностью века. Стратегические перспективы «всеобщей войны» в Восточной Европе с начала и до конца отмечены каким-то барочным великолепием: от мечты Поссевино об обновленном католицизме, который через Россию достигает Индии и проникаете Китай, где заправляли иезуиты, — до фантастического русско-саксонского проекта на исходе века, согласно которому Москва заключила бы союз с Абиссинией, чтобы соединиться с Персией для крестового похода против турок, а затем, предположительно в союзе с протестантской Европой, сокрушить Рим [397] .
397
5. Pierling. La Russie, III, 36-310, 445–448; Rome et Demetrius, 1878, 145–146. Цветаев. Сношения с Абиссинией в XVII в. // РА, 1888, кн. 1, 205–210. Хорватка-толик Юрий Крыжанич в 1641 г., задолго до своей первой поездки в Россию, подготовил меморандум, в котором поместил Россию в единый стратегический контекст с Балканами, Эфиопией и Индией. См.: С. Белокуров. Из духовной жизни московского общества XVII в. — М., 1902, 88-106; а также: JGO, 1964, Oct., 331–349.