Икона
Шрифт:
Через три дня в здании Первого главного управления в Ясенево была объявлена охота.
"Разве вы не слышите её голос в ночном ветерке, мои братья и сёстры? Разве вы не слышите, как она зовёт вас? Как вы, её дети, можете не слышать голоса нашей любимой матери России?
Я слышу её, друзья мои. Я слышу в лесах, как она вздыхает, я слышу в снегах её рыдания. Почему вы так поступаете со мной, спрашивает она. Разве мало предавали меня? Разве я недостаточно истекала кровью ради вас? Разве я недостаточно страдала, чтобы вы сотворили со мной такое?
Почему
Экран, установленный в зале большого коттеджа, был самым большим из всех найденных. У задней стены зала стоял проектор.
Сорок пар глаз не отрываясь смотрели на изображение человека, обращавшегося к массовому митингу в Тучкове в начале этого лета. Выразительно, то поднимаясь, то понижаясь, звучал по-русски голос оратора, а записанный на звуковой дорожке перевод в противоположность ему был приглушён.
«Да, братья, да, сестры, мы можем услышать её. Люди в Москве, в своих шубах и со своей верой, не могут слышать её. Иностранцы и преступный сброд, пирующие на её теле, не слышат её. Но мы слышим, как наша мать зовёт нас в своих страданиях, потому что мы — люди великой страны».
Молодой режиссёр Литвинов выполнил свою работу блестяще. В фильм были вставлены трогательные кадры: молодая светловолосая мать, прижимающая ребёнка к груди, с обожанием поднявшая глаза к подиуму; невероятно красивый солдат с бегущими по щекам слезами; морщинистый крестьянин с серпом — годы тяжёлого труда отпечатались на его лице.
Никто не мог знать, что вставленные кадры снимались отдельно с участием актёров. Но толпа не была поддельной: съёмка с высоты запечатлела на плёнке тысяч десять сторонников, ряд за рядом; по бокам стояли одетые в форму молодые боевики-черногвардейцы, дирижирующие приветственными и прочими криками толпы.
Игорь Комаров перешёл от громкого рыка почти к шёпоту, но микрофоны уловили его и голос разнесли по стадиону.
"Неужели никто не отзовётся? Неужели никто не сделает шаг вперёд, чтобы сказать: довольно, больше этого не будет? Терпение, мои русские братья, подождите совсем немного, дочери Родины…
— Его голос снова взлетел от шёпота до крика. —
Потому что я иду, дорогая мать, да, я, Игорь, твой сын, иду…"
Последние слова почти утонули в разученном дружном скандировании: «КО-МА-РОВ! КО-МА-РОВ!»
Проектор выключили, и изображение исчезло. Наступило молчание, а затем все разом выдохнули.
Когда вспыхнул свет, Найджел Ирвин подошёл к торцу длинного обеденного прямоугольного стола из вайомингской сосны.
— Думаю, вы поняли, кого только что видели, — тихо произнёс он. — Да, это был Игорь Алексеевич Комаров, лидер Союза патриотических сил — партии, которая, весьма вероятно, победит на выборах в январе и выдвинет Комарова в президенты. Как вы могли видеть, он оратор редкой силы и страстности, обладающий громадной харизмой. Вам известно, что в России восемьдесят процентов реальной власти находится в руках президента. Со времён Ельцина контроль и ограничения этой власти, существующие в нашем обществе, отменены. Сегодня русский президент может управлять более или менее так, как ему хочется, и вводить посредством
— Но при том состоянии, в котором они находятся в данный момент, разве это так уж плохо? — спросила бывший посол при Организации Объединённых Наций.
— Может быть, и нет, мэм, — сказал Ирвин. — Однако я не просил ставить на обсуждение возможное развитие событий после избрания Игоря Комарова, а предпочёл ознакомить совет с теми материалами, которые убедительно показывают, каким будет это развитие. Из Англии я привёз два доклада и здесь, в Вайоминге, сделал тридцать девять копий каждого.
— А я удивлялся, зачем мне надо было привозить так много бумаги, — заметил с улыбкой их хозяин, Сол Натансон.
— Простите, что злоупотребил вашей машиной, Сол. Я просто не хотел везти сорок копий каждого документа через Атлантику. Я не прошу вас читать сейчас, но возьмите по одному экземпляру и ознакомьтесь с документами каждый у себя в комнате. Пожалуйста, сначала прочитайте доклад с пометкой «подлинность подтверждена», а затем «Чёрный манифест». И последнее: я должен сообщить вам, что три человека уже погибли из-за того, что вы прочитаете сегодня вечером. Оба документа являются настолько глубоко засекреченными, что я вынужден просить вас вернуть их, чтобы они были сожжены, прежде чем я уеду отсюда.
Хорошее настроение покинуло членов совета Линкольна, когда они, взяв доклады, удалились в свои комнаты. К удивлению поваров, на ужин никто не явился. Все попросили, чтобы еду им принесли в домики.
Информация, поступавшая из отделений ЦРУ внутри советского блока, была плохой и становилась всё хуже. В июле стало ясно, что с «Орионом», охотником, что-то случилось. На предыдущей неделе полковник Соломин не явился на обычную «короткую встречу», чего никогда не допускал ранее.
Короткая встреча — это простая уловка, которая в обычных условиях никого не компрометирует. В определённый, заранее обусловленный момент один из участников идёт по улице. За ним могут следить, но могут и не следить. Неожиданно он сворачивает в сторону и входит в кафе или ресторан. Любое место, где много народа, годится. Как раз перед его приходом другой человек платит по счёту, встаёт и направляется к двери. Даже не взглянув друг на друга, они проходят, почти не коснувшись. Рука опускает пакетик не более спичечной коробки в боковой карман партнёра. Каждый идёт в своём направлении — один в ресторан, а другой из него. Если был хвост, то к тому времени, когда следящие входят в дверь, смотреть уже не на что.
Кроме того, «Орион» не заглянул в тайники, невзирая на чёткие метки мелом, предупреждающие, что для него там что-то есть. Единственным выводом отсюда было, что он вышел из игры или его кто-то вывел. Но опять сигнал тревоги по системе «признаки жизни» не использовался. Что-то произошло неожиданно, без предупреждения. Сердечный приступ, автокатастрофа или арест.
Более того, из Западного Берлина пришло известие, что обязательное ежемесячное письмо в надёжный дом в Восточном Берлине от «Пегаса» не поступило. Ничего не появилось и в русском журнале по собаководству, как было условлено.