Икона
Шрифт:
— Ладно, хотя он и не поедет, все равно расскажи мне о Джейсоне Монке.
И старый бывший заместитель директора ЦРУ по оперативной работе рассказал.
В этот тёплый осенний вечер на террасе кафе было многолюдно. Полковник Туркин в лёгком костюме немецкого покроя и из немецкой ткани не привлёк к себе внимания, когда сел за маленький столик у прохода, как только его освободила пара влюблённых подростков.
После того как официант
Именно потому, что он работал в контрразведке с её неизбежными слежками, его считали экспертом по уходу от «хвоста». Наблюдатели из КГБ держались на расстоянии. Но они там были: мужчина и женщина, сидевшие на скамье напротив, на площади Оперы, молодые, беззаботные, оба в наушниках как от портативного плейера.
Они могли в любой момент связаться с двумя машинами, стоявшими за углом, передавать свои наблюдения и получать инструкции. В машинах сидела группа захвата, ибо ордер на арест наконец был подписан.
Два факта склонили весы не в пользу Туркина. В своём описании Эймс указал, что «Лайсандер» завербован за пределами СССР и говорит по-испански. Этот факт указывал группе расследования на всю Латинскую Америку плюс Испанию. Альтернативный подозреваемый, как недавно выяснилось, получил своё первое назначение в Южную Америку, в Эквадор, пять лет назад. А Эймс говорил, что вербовка «Лайсандера» состоялась шесть лет назад.
Второе и заключительное доказательство возникло из блестящей идеи проверить все телефонные записи, сделанные в штабе КГБ в Восточном Берлине в ночь неудачного налёта на квартиру, служившую почтовым ящиком ЦРУ, в ту ночь, когда жилец этой квартиры покинул её за час до рейда.
Записи показали, что звонили из автомата в холле по номеру телефона указанной квартиры. Другой подозреваемый в ту ночь находился в Потсдаме, а группой неудавшегося налёта руководил полковник Туркин. Арест мог бы быть произведён раньше, но ожидали прибытия из Москвы очень важного начальника. Он настаивал на своём присутствии при аресте и хотел лично препроводить подозреваемого в СССР.
Совершенно неожиданно подозреваемый вышел из столовой, и наблюдателям ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.
Чистильщик обуви из испанского Марокко шаркающей походкой шёл по тротуару вдоль кафе, жестом спрашивая у сидящих в крайнем ряду, не желают ли они почистить свою обувь. Ему отвечали, отрицательно качая головой. Жители Восточного Берлина не привыкли видеть бродячих чистильщиков в своих кафе, а большинство сидящих среди них жителей Западного Берлина считали, что в их богатом городе развелось слишком много иммигрантов из стран третьего мира.
Наконец кто-то кивнул чистильщику, тот быстро достал маленький стульчик, присел перед клиентом, ловкими движениями накладывая на ботинки чёрный крем. Официант направился к ним, чтобы отогнать чистильщика.
— Раз уж он начал, пусть и закончит, — сказал посетитель по-немецки с лёгким акцентом. Официант пожал плечами и отошёл.
— Много времени прошло, Коля, — пробормотал чистильщик по-испански. — Как живёшь?
Русский наклонился,
— Не очень хорошо. Думаю, возникли проблемы.
— Расскажи.
— Два месяца назад мне пришлось руководить налётом на квартиру, раскрытую как почтовый ящик ЦРУ. Мне удалось сделать один звонок; у человека было время скрыться. Но как они узнали? Кого-то арестовали и он заговорил?
— Возможно. Почему ты так думаешь?
— Есть ещё кое-что, и гораздо хуже. Две недели назад, как раз перед тем, как я отправил открытку, из Москвы приехал офицер. Я знаю, что он работает в аналитическом отделе. Его жена родом из Восточной Германии, они приезжали в гости. Собрались на вечеринку, он напился. Хвастался, что в Москве произведены аресты. Кого-то в Министерстве обороны, кого-то в Министерстве иностранных дел. — На Монка эта новость подействовала как удар в лицо тем самым ботинком, на который он наводил окончательный глянец. — Один из гостей за столом сказал что-то вроде: «У вас, должно быть, есть хороший информатор во вражеском лагере». Тот постучал по кончику носа и подмигнул.
— Тебе надо уходить, Коля. Сейчас, сегодня вечером. Уходи.
— Я не могу оставить Людмилу и Юрия. Они в Москве.
— Вызови их сюда, дружище. Под любым предлогом. Эта территория останется советской ещё в течение десяти дней. Потом она будет западногерманской. Тогда они не смогут сюда приехать.
— Ты прав. Через десять дней мы уйдём, всей семьёй. Ты позаботишься о нас?
— Я лично займусь этим. Не откладывай.
Туркин протянул чистильщику пачку восточных марок, которые через десять дней можно будет обменять на дорогие немецкие марки. Чистильщик, кивнув в знак благодарности, поднялся и, забрав свои инструменты, поплёлся дальше.
Двое наблюдателей напротив кафе услышали в наушниках голос: «Все, закончили. Арестовываем. Пошли, пошли, пошли».
Две серые чешские «татры» выехали из-за угла на площадь Оперы и остановились у края тротуара рядом с кафе. Из первой выскочили три человека и, оттолкнув двух прохожих, бросились в проход между столиками и схватили одного из посетителей, сидевшего с краю. Выпрыгнувшие из второй машины ещё двое распахнули заднюю дверцу и стояли наготове.
Несколько посетителей испуганно закричали, увидев, как человека схватили и швырнули на заднее сиденье автомобиля. Дверь захлопнулась, и «татра», заскрежетав шинами, с рёвом умчалась. Группа захвата быстро села в свою машину и последовала за ней. Вся операция заняла семь секунд.
В конце квартала с расстояния в сотню ярдов за происходящим наблюдал Монк, бессильный что-либо сделать.
— Что произошло после Берлина? — спросил сэр Найджел Ирвин.
Некоторые посетители, забрав свои кредитные карточки, уходили, чтобы вернуться на работу или к отдыху. Англичанин взял бутылку «Бейшевеля» и, увидев, что она пуста, жестом попросил официанта принести ещё.
— Пытаешься напоить меня, Найджел? — с хитрой улыбкой спросил Джордан.
— Вот ещё. Боюсь, мы оба достаточно стары и некрасивы, чтобы пить как джентльмены.